родилась 17.6.1943 на ст. Новая Читинского района

художник-прикладник, педагог, чл. СХ России (1989), засл. деятель культуры и искусства Чит. обл. (1997).

Участвует в выставках с 1973 года (областные, зональные, республиканские). Персональные выставки проходили в Чите (в 1994, 1999 и 2000 гг.), Санкт-Петербурге (2000), Иркутске (2000, 2001), Выборге (2000), Зеленограде (2000).
Работает в области декоративно-прикладного искусства, отдавая предпочтение батику, отражая природу и историю Заб., темы космоса. Освоила плетение и ткачество (макраме, мини-гобелен), работает в акварели, пастели, обращается к живописи и экспериментам в монотипии.
Лауреат премии «Чита-триумф» (1996). Произведения хранятся в музеях Читы, Иркутска, частных коллекциях.

***

Людмила Ивановна Выходцева только-только отметила 70-летний юбилей. Весь день рожденья она просидела на экзаменах в университете, а на следующий день принимала поздравления на презентации собственной выставки, занявшей весь третий этаж музейно-выставочного центра. Ещё через день, улыбчивая, счастливая, бойкая и очень живая, она сидит среди собственных произведений на пуфике и вспоминает некоторые моменты своей жизни. За 70 лет маленькой, болезненной девочке удалось научиться любимому делу, добиться признания, стать единственным в Забайкалье специалистом по росписи ткани и заслужить любовь сотен своих учеников.

Восьмилетка

Свою родную маму я не помню. Год и десять мне было, что там вспомнишь… А начала я рисовать, когда отец меня отдал в детский дом. Ему, бедному, пришлось отсидеть ни за что, за подделанную недостачу. Мои старший брат и старшая сестра остались с мачехой, а меня отдали в детдом. Он тогда находился на перекрёстке Горького и Бабушкина. Отдали меня потому, что я была ослабленным ребёнком, и отец решил, что я просто могу умереть. Его не было, а мачехе нужно было кормить не своих детей. Но она сумела всех поднять. Удивляюсь её героизму.

И там была очень хорошая воспитательница, Надежда Васильевна Перевозчикова. Она, как у нас принято, рисовала зимой на окнах лошадок и увидела, что я тоже что-то пытаюсь и начала меня поддерживать. А потом, в третьем классе, это 1953 год, к нам пришли с музыкальной школы. Она находилась в деревянном здании по улице Чкалова, напротив 51-го почтового отделения. И воспитывали там по трём специальностям: балет, музыка и рисование. Конечно, мне хотелось на балет. И вот говорят мне, что ноги короткие. Я чуть не плачу. Спрашивают: «Кто на музыку хочет записаться?» Я опять тяну руку. Посмотрели на пальцы — не пойдёт. Я уже не знаю, куда себя девать. Ну, а потом: «Кто в художку? Опять ты? Приходи завтра».

В школе уроки я не учила, скажу честно. Математику решала прямо на уроках, а всё, что говорили учителя, запоминала слово в слово. Только по русскому всегда было то два, то кол, три — еле-еле. И учительница меня забила этим русским языком так, что в старшие классы мне не хотелось идти. Потом брат и сестра закончили по 10 классов. Брат после лесотехнического уехал работать в Агинский леспромхоз. А сестре мачеха велела после школы работать, и она устроилась в лабораторию, да так там 40 лет и проработала. Я подумала, что не хочу ради этого доучиваться 10 лет в школе, узнала, что в Иркутское художественное училище принимают и на базе 8 классов. Села в самый дешёвый общий вагон на третью полку и поехала.

Старый чердак

Длинные косички, прямой пробор, платьице в шотландочку, ботинки с шнуровкой на всю длину. Пришла в училище и думаю: «Я не поступлю, я так не нарисую». Зашла на экзамен, а там с Харькова сидят три педагога, как и я, невысокого роста. Они на меня зыркнули и поставили высокий балл. Конкурс был огромный, потому что это было единственное училище на всю Восточную Сибирь и Дальний Восток.

Стипендия была 140 рублей. На них нужно было купить бумагу и краски, ходить в баню, а ещё и есть надо. Общежитий в Иркутске для нас не было. Я была одна девчонка в группе. Ребята с группы говорят мне: «Людка, а выход есть! В аудитории будешь спать». А там сторож каждый вечер проверяет. Приходилось прятаться за подиум, пока он пройдёт, а потом — стульчики к батарее, на стульчики — все драпировки и пальто укрывалась. Потом ребята обследовали чердак в училище, расписали мне, как там здорово, сделали лестницу, и я перебралась туда. У обогревателей настелили доски, там я устроила постель, лампочку вкручивала, когда было надо, и до конца сидела в библиотеке. Было здорово. Сколько я пересмотрела старых книг, сколько прочитала фолиантов, всё, на что в школе не хватало времени. И в училище у меня с русским языком никаких проблем не было. Вот что значит учитель, который может тебя загнобить, и наоборот.

На третьем курсе у меня не стала получаться голова, и я решила бросить. С математикой у меня было хорошо, и пошли мы с математичкой на физмат в университет. Там я поняла, что стану учителем математики, притихла, вернулась, нормально закончила своё училище и защитилась. В советское время после этого обязательно нужно было отрабатывать, и я вернулась в Читу к отцу. Жила в районе МЖК, а работать распределили в 29-ю школу за Ингодой. Очень холодно было добираться на двух автобусах, которые ходили не очень регулярно. Но ничего не поделаешь, диплом на руки выдавали только после отработки. И все три года я планировала поступать дальше.

Раппорт

Москва мне почему-то не очень. Ленинград — это Эрмитаж, Русский музей, Музей этнографии, и всё в кучке, рядом. Поэтому решила — в Ленинград, в Мухинское училище. Там посмотрела, что живописи больше всего на направлении «Ткани». Пришла поступать, сижу. Сдала рисунок — это голова и обнажёнка, живопись — натюрморт акварелью. Потом говорят: «Раппорт ткани». А я даже слова такого никогда не слышала. Смотрю — вокруг те, кто ходили до этого на курсы, сидят такие деловые, достали калечки, рисуночки. Я посмотрела по сторонам, что другие делают, нарисовала. Им тройки поставили, а мне пятёрку. Но в первый раз мне не хватило одного балла. Со мной тогда приехала знакомая. Она всё сдавала блестяще, но ей занижали баллы. Почему? Потому что у неё был туберкулёз костей. А Ленинград — город, сложный для здоровья.

Травница (небольшое отступление)

Тогда со мной поехали поступать с нашего училища ещё два парня. Один из них, Николай Морозов, поступил в Репинскую академию. Я на него всё время смотрела, а потом отца спрашивала: «Отец, у нас Морозовы родственники есть?» – «Нет». – «У нас парень учится похожий на тебя, как две капли воды». Голубые глаза, большой лоб, нос. Только хромает. Это его в детстве отец по пьянке об угол ударил. И на пленэре на Байкале он всегда меня почему-то защищал от змей, которых там очень много было. А потом оказалось, что он мой родственник. Оказалось, что его бабушка моему родному батюшке родная тётушка. Она травница. Я узнала у отца, как до неё добраться, она жила в Пограничном. Я доехала на поезде до Досатуя, потом автостопом. Только дверь открыла, вижу – бабушка, на отца похожая, мне говорит: «О, моя кровинушка приехала!» – «А как ты, бабушка, узнала?» – «Да как тебя не узнать!». Хотя сама меня никогда до этого не видела. К ней чуть не весь Советский Союз лечиться ездил — она очень много трав знала, делала микстуры, мази, я от неё много запомнила. Лазила по горам, собирала для неё травки. Ну, и сейчас интересуюсь, какие травы от чего и какие они из себя.

«Муха»

Поступила спокойно на следующий год. Условия были блестящие. Жила на девятом этаже. Прописано нас было двое, но жила я одна. Откидные, как в вагоне, кровати, у каждого шкаф, стол и чертёжная доска. После Иркутска я думала: «Где я нахожусь?».

Практика у нас была на Красноярском комбинате. Я там всё прошла — и как художник, и как ткачиха, потому что на дипломную работу нужно было делать всё только своими руками. Там меня тоже оставляли, давали квартиру, работу, но у меня отец, и я не осталась. И в «Мухе» предлагали остаться на кафедре. Но деньги небольшие и климат не мой. Я там пока училась, из больницы не выходила. Не зря там, в межвузовском студенческом городке, организована большая студенческая больница, поликлиника. И ревматолог мне сказал уезжать сразу после окончания. В Забайкалье всегда ярко и солнечно, а там — сурово, серо и всегда мокрые ноги.

Лак

После «Мухи» по направлению я устроилась на экспериментальное предприятие художественных промыслов, должна была делать эскизы платков. Приехала, а оказалось, что никто ничего не знает. Пришлось рассказывать и показывать все процессы, всю технологию. Запарных камер не было. А как без них? Напечатаешь платок, постираешь раз, и ткань опять чистая. Отправляли технологов в Иркутск, чтобы у них посмотреть, как эти камеры устроены, и у нас их сделать. Краски варить вообще никто не умел. Я умела, но учились то мы на маленьких пропорциях, а здесь масштабы промышленные. Но научились. Вначале печатали просто на х/б. Потом я предложила попробовать крепдешин. Потом шёлк. Было очень много платков, и все они уходили партиями. Кабинета у меня не было, я сидела с матрицорами. А матрицоры — это те, кто на сито переводят рисунок и покрывают лаком те места, которые не будут краситься. И сколько цветов, столько сит. Бедные женщины сидят в поту. А лак вонючий, аж горло перехватывает. Не менее пяти лет я так проработала.

А потом при нашем музыкальном училище открыли художественно-оформительское отделение. Кто им про меня сказал, не знаю. Но услышали, что у меня 5 лет Иркутского училища и 5 лет «Мухи». Ну, специалист! И я начала вести живопись, композицию и оформление. Вроде бы получилось. 17 лет проработала, 15 выпусков выпустили. Учила я всегда в строгости. Если не будет строгости, не будет и знаний. А с другой стороны, узнавала у иркутских коллег, как правильно учить, и давала своим ученикам пробовать всё, что должен уметь оформитель. И стенки мазали, и вырезали. Многие потом благодарили. Тем, кто после нашего училища едет учиться дальше, я тоже советую ехать не в Москву, а в Ленинград. Там не проходной двор и соблазнов меньше, а возможностей для обучения — больше.

Выставка

Здесь собраны и старые, и новые работы. Мотивы космоса появились и волновали давно, когда я закончила «Муху» в 1973-м. Бурятскую тематику нам сам Бог послал. Рыбы делаются быстро, тем более, что они декоративные и можно рисовать так, как хочется. А кошачьи появились так. В Иркутске я делала около десяти выставок и среди прочего показывала несколько рисунков котов. Они меня всё просили привезти им ещё котов, чтобы сделать целый кошачий зал. И однажды я привезла им сотню кошачьих акварелей. Серия «Геометрия» появилась потому, что раньше продавали вот такие гладенькие, аккуратные кусочки из шерсти неярких цветов. Я на них смотрела и решила сделать такую геометрическую серию.

По материалам:

Роман Шадрин. «Культурный слой»: История с иллюстрациями Люды Выходцевой. Чита.ру
Е. Г. Иманакова. Выходцева Л. И. / Энциклопедия Забайкалья

Фото: Роман Шадрин