1778 г.

<…> 9 дня апреля поехал я из Кяхты. Но как я во время моего на Кяхту пути не мог видеть в капищах мунгальского архиерея (хамбалама), а обещал он приехать, как я на обрат поеду, то и принял я ехать опять тем же следом по Чикою и следующего утра к капищу прибыл. На полыньях по Чикою попалась мне прекрасная и еще не описанная утра с хохлатою головою и с косатыми в крыльях перьями (Anas falkata, приб. Nom. 24), которая зиму конечно в Китае проводит, а летом по даурским рекам, по Лене и по Енисею водится небольшими стадами и гнездится, а голос имеет как свист проницательной.

10 дня после обеда мог бы я поспеть и до Селенгинска, но на дороге от Березовой около Фроловой заимки застигла нас ночь, и наискусные провожатые сбились с дорого и проехали на северо-восток по ту сторону речки Студеной еще через две другие, коих я вперед едучи не видал, потому что все подле Чикою пробирались. Первая из оных называлась Протасе-шибир и впадает в одно озеро, которое временем протекает в Чикой, а другая Тагалсаре-шибир, которая в песках пропадает. Здесь мы узнали наше заблуждение, и как в близости услышали братские юрты, то послали туда за проводником, которой нас чрез нарочитое поле на дорогу в Фролову заимку вывел, оттоль следующего утра приехал я в Селенгинск.

Время стояло доселева здесь нарочито сухо и приятно, несмотря что в половине апреля в Сибири в ту же самую пору беспрестанные северные ветры дули. Река Селенга, как я приехал, большею половиною ото льду очистилась, но на Чикое и Хилке стоял оной еще крепко, и на последнем только 20 дня апреля тронулся. Между тем солнышко так грело, что на полуденных косогорах луга зеленеть начинали и первые вешние цветки прорывались. 14 дня месяца оказалась ветреница (anemone pulfatilla) из под песку, и с сих пор от часу больше выходила. В тож самое время прилетели бакланы на реку Селенгу. 16 дня начинали по отверстиям пещаных бугров пролезать alyffum halimifolium, а вскоре после по равнинам aliffum montanum, по мокрым же местам Ledium thlafpiodes, которая всегда в Даурии и на Енисее первейшая весною расцветает. Также видны были около 20 дня первые цветки Patentilla fubacaulis, которая по пескам в великом множестве родится; и как он под снегом зеленеет, то оголодевшим буретским стадам служит первою паствою. Овцы общипывают в тож самое время обсохшие листки Veronica incana и цветочки обоих сортов ветрениц, из коих сии последние служат скоту слабительною своею силою вместо лекарства, очищая от зимней чесотки; напротив того у людей оная на коже приложенная разъедает и пузыри надувает.

Селенгинская страна по долгости весеннего времени долго бывает одинакова; но я не смел здесь доле остаться, хотя б езду по Даурии и благовременно мог кончить, потому что осенью для собрания трав я по Енисею ехать намерен; и как для вешних трав в Селенгинске оставил я студента, то сам решился отселе выехать еще в апреле же.

В собственно так называемую Даурию, которую здесь обыкновенно Закаменную называют, идут чрез горы от Хилка на реку Ингоду различные дороги, из коих хотя оне еще все не очень известны, однако я б знал выбрать, которая лучше, естли б весеннее время не препятствовало, в которое оне все бывают или не проездны, или лежат с северную хребтов сторону, где травы весьма поздно выходят, и для того мне в сие время сею дорогою ехать рано казалось. – Прежде нежели из Селенгинска поеду, хочу обстоятельно здесь дать известие и о верховой езде и о тележной по новым меж Хилком и Ингодой проложенным дорогам.

В верх по Хилку от его устья более нежели на 200 верст населено деревнями. От последней деревни Сибилдинской в верх за каменными и лесистыми горами более телегой ехать не можно, а чтоб попасть летом на проезжую дорогу вышележащую, то надобно подыматься по Хилку в лодках, что летом в мелкую воду весьма затруднительно. – Ближайшая дорога от Хилка начинается по речке Хилкочок или Блудной вверх, а после также по впадающей в нее речке через горы Яблонской хребет до одного большого озера Торея, далее по реке Танге в Ингоду впадающей, через Ингоду самую меж двух соловатых озер, белыми прозванных к реке и деревне Шюшюланн, откуда через деревни Шахалан и Горенскую вдоль по реке Ингоде в село Дорослинское. Горами сею дорогою только зимою и весною, когда болота еще таять не начали, проехать можно.

Другая дорога верхом начинается верст 40 выше от устья реки Хилкочока от Горехинского зимовья на Хилке, вверх по речке Горехе с левой стороны в Хилок впадающей, через хребет по реке Горехадан, потом мимо озера Тором (круглое) в село Доронинское, и заключает езды от Хилка до Ингоды верст с 74, но в рассуждении каменистых, гористых, болотистых мест по ней телегой также ехать не можно.

Третья дорога идет вверх по речке Улетаю в Хилок текущей через горы до другой речки того же имени, но в Ингоду впадающей, по ней вниз до лежащей на ней деревушки Улетая. Все сие расстояние не более 50 верст, и довольно болотистое: однако в 1759 году пехотная рота, с Хилка в верх поднявшись в лодках со всем обозом прошла в Даурию, и зимою часто провиант, весною же из Нерчинских заводов свинец провозят, и оной путь весьма бы был способен, есть ли б только проездную дорогу отыскать было можно.

Еще выше и не более 20 верст от озера Иргена, откуда Хилок начинается, есть проезжая дорога в верх по речке Кукае с левой стороны в Хилок текущей, от нея на несколько верст выходит из гор другая речка Кука в Ингоду текущая, по которой вниз до Кукинской деревни здесь щитают расстояние меж двух рек Хилком и Ингодой на 39 верст. От Кукинской деревни до Доронинского села тележною дорогою сто десять верст.

Деревенские жители по Ингоде знают еще ближайшую дорогу на Хилок, когда на озеро Иргень рыбу ловить проезжают, т.е. прямо через горы по речке Рушмалею, которая недалеко от своих вершин в Хилок впадает.

Обыкновенная проезжая в Даурию дорога, по которой и мне надобно ехать, идет через Удинск вверх по реке Уде. – И так отправился я 22 дня апреля с студентом г. Соколовым, рисовальщиком и стрелком, в Удинск; однако я не взял сей обыкновенной дороги по Селенге и по горам с левой стороны оныя реки идущей, но сделав некоторой округ от реки к востоку, дабы тем же случаем осмотреть на Куйтуне отысканную железную руду, которую тамошние кузнецы вываривая в простых горнах всю Селенгинскую страну железом и сталью снабжают. Дорога моя лежала вниз по Селенге верст на 18. Трава Lepidium Thlafpioides уже цвела, и по соснягам подорожники Emberiza cia и Pithyornus, а по тальникам при березах стадами голубые кедровки Coruus cyanus (приб. Nom. 7) с черными головами и предлинными хвостами летали; оне раннею весною прилетают из Мунгалии и Китаю, и по Селенге, Ононю и Аргуню в множестве гнездятся.

Как ни много было сея птицы, однако за прозорливостию ея и беспрестанным летанием многими повсюду стадами ни одной застелить было не можно. – Другая новость не менее оной меня от заботы избавила Motacilla Auorrae (приб. Nom. 13). – Наконец отдалились мы от Селенги чрез песчаные и лесистные каменные горы, от коих чрез Нижнехиловскую падь доехали до реки Хилка. Оная с два дни как вскрылась и великую воду имела; теперь поелику для переводу плот надобно было делать, а вечер уже наступал, при том ненастливая наступившая погода тому несколько препятствовала, то остался я ночевать при хорошем огне на берегу раскладенном; следующего утра все телеги в одной лодке привязав по обе стороны по брусу в Хиловскую или Харазонову деревню переправили. В деревне имеется около 30 дворов, меж коими две трети польские колонисты составляют, кои здесь живучи уже лет с шесть еще и до сих пор пашнею не завелись, а все старые жители из Иркутской губернии по два пуда на каждую десятину ежегодно давать обязаны. – сеют здесь ярицу, также и арбузы, кои по садам у поляков, так как и около Селенгинска хорошо удаются, по тому что слой лежит на полдень открытой горячей и песчаной. Хилок, которой теперь изрядную величину имеет, летом так мелок бывает, что в некоторых местах переехать можно, и для того из подъемной рыбы не много в нем случается, кроме как хариусы, ленки и не много тайменей. Омули в нее совсем не заходят; однако прежде временем видали. По оной реке вверх и по впадающим в нее небольшим речкам имеются деревни Паркина, Баленчинская, Камангарская, Динтунская, Кукульская, Кандабаевская, Нарын Шириб или Катаевская, Белоплотовская, Малстинская, Сохотоевская, Сардалмская, Песчанская, Уксулуцкая, Хоплорская, Буйская, Красноярская слобода, Бичурская, Яланская, Мангиртуйская, Сибалдуйская и Хабаровская; также выше Харитоновой по впадающей в Хилок с правой стороны речки Тунгнуя и других речек новая слобода Мухоршибир и деревни Кокуйская, Шаралдаевская, Цаханская, Харашибирская, Бурдуковская и Никольское село, в коих во всех 450 человек тутошних мужиков и 350 человек новопоселенных колонистов щитается.

Еще примечания достойно, что верст в полтораста от устья по Хилку находится богатая железная руда в лесистой горе, которую Якутского полку драгуны прежде в горнах плавили; но ныне никто более ее не употребляет.

Мы поехали от Хилка вдоль по маленькой речке, Тиргутуй, при Харитоновой деревне в Хилок текущей; долина по которой речка протекает, частию окружена горами, отчасти лесами покрыта, в коих многие маленькие птички водились, и меж ими попалась нам редкая птичка из роду камышников (Emberiza roffica приб. Nom. 21) бабочка называемая по латыни c. aurerum летали в великом множестве и садились по кучкам. Наконец, оставя сию речку, переехали мы на высокой каменной хребет, с полуденную сторону травами Potentilla Subacaulis и Anemone patens цветущими испещренной, и прибыли в один деревенской дом селенгинским казаком обитаемой; но верст с пять выше к ручьям в речку Чигирин спекающимся находился еще хорошенькой дом селенгинского дворянина. И так здесь остался я дожидаться свежих подвод со стороны из деревни Ключи, и получа далее отправился. Отсель на Куйтук есть прямая дорога, которая идет от реки в право чрез горы в деревню Тарбагантей, однако весьма затруднительна. И для того я взял лучше ровную дорогу чрез Тарбагантельскую слободу, даром что она несколько далее. – По Чигирину вверх ездят отчасти лугами отчасти борами, потом верст через восемь его переезжают и выходят красным лесом на чистое и ровное поле, по которому к ночи я в вышепоказанную слободу приехал; в оной изрядная находится церковь и около 40 дворов, меж коими 10 польские колонисты занимают, лежит при соединении речки Куйтуна (холодная) с Тарбагантеем (сурочья река). Ночь после дневного жару такая была холодная и непогодная, что я принужден здесь был остаться до утра.

В слободе есть выборной, которого всеми сюда принадлежащими деревнями погодно выбирают. Деревню же сюда причисляемы суть Бурнашевка и Михайловка по Тарбагантею; Пестерева, Султуринская и Куйтунская по Куйтуну; Гайтуринская, Кабалина, Зуевска, Красноярова, Захарова, Каленова, Рещикова, Сотинкова, все по Селенге; Рупишевка и Иволгинская на Иволге; Барская, Куналейская, Бренская, Хободольская; три деревни Убуканския и Енгашинская на реках, по коим имя себе имеют. Число жителей во всем уезде состоит из 309 мужиков и 466 новопоселенных колонистов.

Из Тарбагантею поехали мы вверх по речке Куйтуну, которая приходя из диких гор по справедливости заслуживает данное ей имя, потому что около ея не видно было нигде зелененькой травки. На низменных местах оказывалась соленая пыль, и повсюду местами большие голые солончаки находились, ни коих никакой травы не росло. Может быть не без основания соленость здешнего слоя можно принять за холодное сея страны место, к чему вероятно способствуют и близкие лесистые горы и самое места положение. – Верст за шесть прибыли в деревню Пестереву, дворов с шесть, оттоль в Надеину дворов десять, проехав переехали два ручейка Улунтуи и Султура в Куйтун текущие, оттоль в недалеко от вершин Куйтуна находящуюся деревню того же имени, дворов с 30 старожилов имеющую и 44 польских колонистов, кои по лесистым горам не без малого труда и прилежания, но и не без желанного успеху расширяются. Оне имеют довольное хлебопашество, а жалуются только, что по подлежащим сенокосам не много для скота травы родится, которым напротив того оне уже довольно развелися. Понеже сие место в рассуждении Селенгинска чрезвычайно холодно, то на льду ни коноплей, ни гречухи, ни гороху, ни пшена никогда не родится, хотя трудолюбивые поляки всего сего сеять не упущали и много раз к новому посеву вновь закупали. Ныне им роздано сибирское гречушное семя, коего о расположении оне все силы употребляют. Однако на низких мест и то не годится, потому что по Куйтуну осенью очень рано великие случаются туманы и иньи, а весною земля в долинах растаивает очень поздно; и так все кроме ярового и зимового по низким местам померзает, а только что которые места повыше, на тех урожай бывает, естли при том довольно часто случающаяся сушь не лишит земледельца последние надежды.

Поляки, чтоб кустоватые и лесистые места сделать пахотными, с чрезвычайным успехом употребляют плуг, коего сошники сделаны на подобие в их земле употребляемой, и здесь по опытам пригодною найденной посули, в две припряжки, на колесах или без оных, коею орют гораздо глубже, и лучше коренья подсекают, нежели русскою сохою. Сошники у плуга треугольные, шириною в ладонь, и весьма вывострены; правой лежит плашмя и внутренним краем несколько поглубже; а левой к тому стойком, и острым бочком к верху; при сем находится лопашка железная или деревянная, для оборачивания отрезанной стоячим сошником земли на другую борозды сторону. Стоячей или косой оной сошник наиболее служит для подрезывания попадающихся кореньев, и еще от старых русских мужиков в польских лесистых местах поселившихся выдуман; а прежде поселенные сюда поляки из полуденных польских степных мест оной употреблять думали, но продолжать никак не умели.

Навозить здесь по горам вовсе не годится. Поляки пытались оное на оставленных пашнях, но весь посев сожегся. – Из старожилов некоторые имеют у себя множество овец из монгольского роду с маленькими курдюкам, но оне не крупнее русских. Большая часть родится черноголовые, а самки редко с роками бывают. Держат также и коз, коих шкуры употребляют на шубы. Здесь козы наиболее бывают безрогие, потому что бурета, коим русские небольшой свой скот летом отдают пасти, не допущают, как безрогих, козлов и сие для того, чтоб скот меньше бодался. – Во многих случаях уверяли меня бурета, что один козел в день может пятьдесят коз попрыгать, а баран до шестидесяти овец, что кажется будто невероятно, однако тоже самое я слышал от калмыков. Меж ягнятами многие попадаются, на которых овчинки хорошенькие мершуки, и таковые здешние выкормленики гораздо дороже к китайцам походят, нежели бухарские. Поляки по их прежнему в их земле обыкновению молодых ягнят обертывают в полотно и зашивают, а наутро помачивают теплою водою, и продолжают таким образом две, три и четыре недели подпуская всегда под матку, пока мягкая шерстка по их мнению в кудерки завьется; потому дня со дня посматривают и шнурованье послабже распущают, смотря как растет ягненок и как шерсть подымается, которой полотно распространится довольно не позволяет. После как видят, что шерсть завилась как им хотелось, то ягненка убивают.

Лес на горах по Куйтуну сосняк, а по буграм лиственишник; оной особливо с северную сторону лежащую гору, синею прозываемую, как высочайшую из всех, из коей и Куйтун река или иначе и малой Куйтун прозванной выходит, всю покрывает. По ней в великом множестве водятся лоси и другие дикие звери. Кедров ближе не видно как верст за 30 или 35 отсель, особливо на реке Белеге, которая чрез Сухолу и Тунгуй протекая в Хилок наконец впадает.

Вокруг лежащие горы должны быть не безрудны. К зюйд-весту версты на 3 от деревни находится одна ровная и безлесная многими небольшими холмами от прочих лесистых гот отделившаяся гора, на коей за долго пред сим нерчинские рудокопы копали. Ездят туда через соединившиеся при деревне два Куйтуновы рукава, и версты с две оттоль чрез впадающий в Куйтун Нарын-Горехон (узкая речка). На самой вершине горы находятся две зачатые на косогоре шахты, по узкому медному утреннему наклонению, которое после к Зюйд-осту к долине склоняется, где по битым вокруг ширфам везде дикой камень имеется. Жила покрашена некоторою небогатою капельною зеленью, изображает на сером кварцовом камне некоторые дентритические фигуры; также несколько примешено гланцу, но работа вскоре оставлена. На коре расцветали Anemone patens и Anem pilfatilla обе голубыми цветками, и Aliffum halimifolium.

Далее и с большею надеждою пробивали на одной горе на восток от деревни выше по Куйтуну с левую сторону лежащей. Место, где ширфы биты, отстоит от деревни верст на шесть; его проезжают мимо, естьли ехать за железною рудою на речке Кыттитее добываемою. Ибо тогда сперва поднимаются по речке Кочерге при деревне в Куйтун впадающей, гора же лежит на правой стороне реки, коея в половине крутизны видны остатки древних кочергинских разработок, в глубоковатых нарочито шахтах состоящих. Руда была отыскана одним горным рудоискателем Сибиряковым, а работники присланы были из Нерчинска. Жилу ломали в сером опочистом камне, медные следы с немногим гланцом имеющую, на полдень простирающуюся и в горе пропавшую; почему лет за десять работа на сем месте так и оставлена.

Верст с пять от оной ямы лежит от востока по реке Кочерге простирающаяся гора, в коей вершины сея реки и Киттытея в Брен впадающего скрываются, последняя при самом своем начале уже показывает на дне множество охры, знак в вершинах кроющаяся железные жилы. В некоторых местах и медные видны признаки, кои однако к плавке не способны. Самая лучшая руда, что куйтунские кузнецы в своих кузницах плавят, берется подле родника к северо-востоку близ вершин реки Киттытея с полверсты от нея расстоянием. Она лежит порядочно под красным глинистым валом и каменным горы слоем, в половине косогора к глубокой долине, толщиною сажен на пятнадцать, но в горе так непостоянна, что тотчас и конец ея видеть можно. Она вся разбита гнездами, так что легко кирками добывать можно, однако сама в себе тверда, с черным блеском, и много дает стали, выключая, что по горе валяется отчасти охристая красная от части темно-бурая каменная к плавке не годная и от мужиков исмоденом называемая. – Ее отыскал во время церковного строения в Удинске какой-то Веретенов, а после осматривали в Нерчинске горные люди. Но понеже вся оная жила лежит наруже, а других надежных отпрысков от нея по горе не искано, то так она куйтунским кузнецам на собственное их употребление и оставлена, и ни однажды еще окладу с них не брань, хотя в Енисейской провинции и справедливо заведено брать погодно по десяти рублей с горну, и хотя сия руда весь Селенгинский уезд снабжает, продавая от 70 до 80 копеек и до одного рубля пуд.

Для образца я хочу здесь подробно описать плавление железной руды у куйтунских кузнецов, как обыкновенную во всей Восточной Сибири оных людей работу, потому что я для обития телег в Даурскую поездку и за толмачем здесь оставшись довольное время, имел хорошей случай все оное подробно видеть. Самое главное место, где плавят уже лет с 50 из белого камня железную лучшей доброты руду в Енисейске. Первейший кузнец, который здесь в Куйтуне плавить начал, пришел из Енисейска и ныне знатнейший заводик в деревне, так что за богатство его железом мужики Тарбагантайского ведомства сделали его себе выборным.

Мужики руду добывают и домой привозят осенью в заморозы, прежде нежели как снег выпадет. Один человек в сутки может добыть пуд 50 и более; понеже руда весьма жестка, то обжигают ее сперва хорошенька в кучах, однако и тут еще столь тверда, что нельзя чтоб не толочь ее в желобах над чугунною доскою. Печка состоит из четвероугольного поду, вышиною аршина на два и столько же шириною; посередь выкладена круглая яма, на пол аршина простирающаяся вниз до гнезда пядени на три, перед которым такой же величины имеется отверстие. – Когда кузнец работу зачинает, то наполняет гнездо толченым угольем, под которым закладывает наперед несколько горящих углей засыпанных землею. По земле проводится каменная труба в полтора вершка толщиною даже до половины гнезда, где для большого оныя сбережения от огня надевают на ее другую старую трубу; после насыпают в печь несколько окалины, а потом засланивают устье каменною плитою, по сторонам все щели замазывают вязкою глиною, и на конец короба три всыпают в печку; после кузнец наставляет свои мехи в трубку и дует, а как огонь повсюду разгорится, то накладывает один коробок толченою руду весом около десяти фунтов. Как скоро уголья верхом прежде насыпанные обгорят и опадут вниз, тотчас дополняют другим свежим и сверх наддают коробку руды и продолжают таким образом до тех пор, пока сверх трех прежних еще восемь коробок насыплют. На второй и третей короб кладут одну меру руды, на четвертой и пятой несколько побольше, на шестой и седьмой две меры и осьмой одну только меру накладывают. – Во все сем время беспрестанно дуют в мехи, приставленные нарочно к тому работники, которые и трубу от обседающей шкварни ожегом очищают, нежели где в горле прогорит, новою землю закладывают. Когда уголье сгорит, то отнимают от гона плиту, остальное недогорелое считают, огарки и шкварину, которой с полтретья пуда до пуда больше и меньше бывает, еще колесные щипцами снимает, и тотчас деревянными молотами на землю расколачивают, и так чугун отделяют, а шлак от окалины каплями отседает. После сбивают еще окалину на наковальнях и тем работа оканчивается. Верхней слой в выплавках выходит всегда крепок как сталь, однако же особливой доброты, напротив того железо мягко и изрядно. – Правда в такой плавке всегда железа несколько пропадает, и в большем количестве руды была бы выгоднее, однако здешние плавильщики в то не вникают, и при таком малом количестве руд большие труды употребляют было б тщетно. .<…>

<…> 18 числа переехал я через Илну на правую сторону Киджи, пониже, где она в Илну впадает, и продолжал путь мой вверх по лесистому удолу, в коем сарана (Lilium bulbifum) и змейовой хвост (Dracocehalum nutans) обыкновенные были травки. Подле реки по мшистым местам росла даурская моховая смородина, коея в Сибири очень немного видают. Она еще не цвела, или была не плодовита; листы у ней, как у простой черной смородины (Ribes nigra); но стебельки расстилались по мху, и ягоды были очень отличны. – С правой стороны в Кинжу впадают небольшие речки. Окыдиплуге, Окыдиллутуй и Дамай, кои все мы переехали. Наименование первой месной, где дьявола нету, а последней где он есть. Чтоб за причина была странному сему наименованию, не мог я допытаться. По Дамаю оказывается черной шифер.

После того проходит высочайшей хребет реки Уду и Хилом меж собою отделяющей. Он здесь неширок, покрыт по большой части листвянишным лесом, а как скоро хребет перевалиться, то приходит река Убур-Киджа, по которой едучи вдоль надобно будет переехать через Мыкыртей, куда Убур-Киджа впадает, а Мыкыртей в Балегу, а Балега в Хилок. Меж Мыкыртеем и Балегою, где еще мы лошадей переменили, дорога идет весьма узкая по каменным и по крутым пригоркам, простирающимся от западу к востоку, которых бурета Дынстылуром называют. На них имеется один ключ, называемый по буретски Бурт-Булан, а на верху на перешейке воздвигнули мунгальские священники святой струб обо, покровителю земли и гор посвященный, пред которым с полуденную сторону протянута на двух шестах веревка, а на ней навешано тридцать девять по-тангутски исписанных лопаток.

Долины, кои около Балеги находятся, все становятся чаще, а по горам лес еще не переставал. Он оканчивается на реке Худзуртей, по коему надобно подыматься вверх, а после через, потом чрезвычайно крутыми горами, с коих к западу видеть можно пресное озеро Цаган, на реку Олон-Шибир, в Цаган-Ноор текущую. – Здесь велел я взять свежих лошадей в запас с собою, дабы еще этого же вечера приехать в Никольскую деревню на Тунгнуре, куда однако я не прежде как поздно вечером прибыл, а дорогой кроме глубокой вади Дигдуг называемой все было равное поле. И так понеже дорога была преизрядная, ночь прекрасная, а лошади были готовы, то и отправился я из помянутой деревни большею половиною поляками населенной, где очень недавно простроили и церковь, далее вниз по Тунгную до деревни Бурдюковской, которой ныне при новом населении придают Холонгой имя ручья, над которым он находится. – Она ныне составляется, выключая тех четырех старых семей, кои бурдюковскими называются, и здесь задолго поселились, из 28, по большей части трудолюбивых и хлебопашество разумеющих польских семей, которые здесь так как и все другие по Тунгную разделенные верно добрые и желанные места имеют, кои тем, что вниз по Хилку, Чикою и Жиде находятся, в хлебопашестве ничуть не уступят.

Я выехал из Хонхолоя 19 дня в полдни. Через реку того же имени, которая течет в Тунгнуй, переезжал я в том самом месте, где она на знатное расстояние пересохла, и в пески скрывается. После того дорога лежала лесом и горами, потом долиною промеж гор, где Хара-Шибир протекала. По ту сторону реки были горы, кои с северной стороны были лесами покрыты; а по сю с полдень были часты, каменны и на изрядное расстояние травами Cymbaria и Paganum dauricum, а на низу Polygonum ocreatum покрыты. Такое же подобное состояние и прочих долин по Тунгную и вниз по Хилку, кои со впадающими в них речками от востока текут к западу.

Река Хара-Шибир остается при деревне того же имени, в коей сверх старых жителей имеется до пятидесяти душ новых колонистов, из коих некоторые еще и не построились: от нея переезжают через хребет, которой весь краснел от красных лилиев, к реке Мухор-Шибир в слободу того же имени, коей пространство состоит из десять дворов старожилов, да еще пятнадцати русских поселян по три человека в дом разделенных. В ней же находится и церковь и земская изба, к коей принадлежат все вышепомянутые по Хилку и Тунгную деревни.

В Мухор-Шибире переменя лошадей поехал я далее через реку и через большой и мало Цаган, мимо Цонцоры или Сухары, как русские называют, которая у меня осталась в праве и соединясь с вышеписанными реками в Тунгнуй впадает; после в деревне Сарахандае переменить подводы остановился. Речка, что при ней находится, прямо в Хилок впадает, а сама состоит из 7 старых дворов и 12 новонаселенных поляков.

Меж Цаганами реками построили мунгальские духовные два небольшие деревянные капища версты на две друг от дружки расстоянием, из коих одно уже лет за осемнадцать, другое только три года как застроено. При сем последнем живет мунгальской лама Имчим.

От Шарандаю поворотил я опять к Сухаре, и продолжал таким образом мой путь вниз по оной. По ней на открытых песчаных лугах насказано как много ревеню родится (Rheum undulatum) с чрезвычайно толстым кореньем. – Около сумерек приехал я на реку Поперешную или Яхай, отколь отправился далее на всю ночь до Паркиной деревни, на Хилке лежащей, в которую однако прибыл уже на рассвете, потому что переехав за Сухору и Тунгнуй дорога шла степями по глубоким долинам, и при том проводники сбились с дороги. В деревни были только два мужика; недалеко оттоль в берегу у Хилка был слой темноцветного квасцового камню, коего по расселинам собирали не самые чистые пушистые квасцы, или как там называют, каменное масло.

Здесь я было думал в брод за Хилок перебираться, однако было глубоко. Таким образом понеже никакого перевоза тут не имелось, должен я был ехать вниз до Харитоновой или Усть-Хиловской деревни, где и весною переезжал. – Между тем я имел случай по подлежащим по Хилку горам собрать некоторые изрядные травки, коих еще у меня не бывало: особливейшия из них были один кустарник (Rhamnus erythroxylum приб. ном. 79 рисун. F фиг. 1) похожей на Rhamnus lycioides, коего твердое и как кровь красное дерево употребляют божкам своим на кивоты под именем Яшил, редкая и всем жарким и пещаным по байкальским местам свойственная. Rubia cordifoloa и редкая также Manifpermum canadenfe, коего женские травки в кустах по скалам вьются так как повелишниковые, а мужские почти растут прямо. – Также Spirea falicifolia и Linum perenne в множестве цвели по песчаным берегам, также и насекомых было великое множество. – Ближе к Харитоновой цвели прекрасные растения, селенгинские песчаные горы украшающие, Hedyfarum fruticofum (приб. ном. 126 рис. F f) также Hypocoum erectum, которое даже до жиль как куколь размножается. – Столько же хорошо раскошествовали и окольности селенгинские, в которых я 20 дня июня вечером прибыл. <…>

<…> Я следовал по полуденной дороге к зимовью Талланскому, где некоторые селенгинские жители построили и себе для пашен и скота заимки. Понеже в этом месте перевоз через Чикой не было, то ехал я вверх далее до Морошинского зимовья, куда нас уже ночью поздно через реку перевезли, потому что три двора, обитаемые также селенгинцами, находились на правом берегу Чикоя.

Отсель вверх по Чикою имеются два Слободские уезда, кои принадлежат к Селенгинскому ведомству, Урлукской и Байхарской; оба состоят из расселенных по разным местам деревень, но в первом 244 человека старожилов, все по малым деревушкам находятся, и 493 колонистов, а в последнем 226 старых жителей и 123 новых поселян.

– Урлуцкая слобода, простирающаяся по рекам Сунгорехону и Урлуку, вся населенная новопоселенными, заключает в себе из деревень Пьяновку на Чикое, верхнюю и нижнюю Топкинскую на реках того же имени, Палкановскую и Бачидаевскую на ключах, Унгуркуйскую и Киретскую на Ургуркуе, Бурлановскую на Сазаге, Тамирскую на Тамире, Дунгуйскую на Кударе при устье Дангуя, Гучиртуйскую и Кударинскую обе на Кударе, Жиндинскую на границе при устье Жинды в Чикой, все сии старожилами обитаемы; – Хилкотоевскую, Доложинскую, Грехаевскую, Гутайскую, верхне и нижне Каримскую, из которых три вновь застроены, а прочие три колонистами заселены, и все изрядно хлебопашество производят.

Вверх по Чикою при устье реки Байхары имеющаяся слобода Байхарская имеет под собою следующие двенадцать деревень: Ититейскую на реке того же имени; Гремячу на устое речки того же имени в Чикой, Лоскутникову, Красноярскую, Коротковскую, Онудориеву, Курбатовскую, Захаровскую, Осинскую, все по Чикою в северную сторону, а по ту сторону онаго Майгиртуй и Архангельское село, также и деревушку Кутуйскую. Оба первые населены колонистами.

В Урлукском уезде примечания достойны мне показались два сорта ископаемых, хотя в самой вещи не великой важности то есть различные краски, кои не очень тонки и находятся в яру Чикоя; так называемый городовой камень, пятнадцать верст ниже Усть-Урлуцкого караулу порядочными слоями. – Потом за две версты от Урлуцкой слободы на реке Барон-Цун Горехон находят изрядной и нарочито твердой агат, которой из обвалившихся реки берегов большими кусками наружу вываливается. – Сверх того в 30 верстах от Урлуку при деревне Гутае на устье речки в Чикой текущей ломают в кварце проседающей карандаш, которой за железную руду прочитали. – Я также видел здесь один уже весьма изнывший череп, которого в здешних низменных по Чикою местах отыскали. Из Морочи поворотил я назад вниз по Чикою отчасти сухими и солончатыми местами, отчасти борами до мунгальского капища на Хилгонтуевском поле верст с двадцать. Тут я видел особливую божественную службу, которую главной мунгальской священник Хамбо-лама из благоприятства ко мне отправлял сам, собрав великое число своих духовных и учредя, как обыкновенно в праздничные дни у них служат. – По окончанию службы и по некотором обхождении с сим мунгальским епископом отправился я далее в мой обратной пути, уже весною описанной, и прибыл 30 д. Июня по утру рано в Селенгинск. <…>

<…> Под Селенгинскою воеводскою канцеляриею сверх выше показанных слобод Байхары, Урлука, Мухор-Шибира и Тарбагантея состоят еще следующие с их ведениями: Итанцинской острог с двадцатью маленькими деревушками, кои по большой части сидят на реке Итанце и 371 мужика заключают; Архангельская слобода, под коею шесть деревень, Ильинской острог и Покровская слобода щитаются, все в близости реки Селенги и по другим малым речкам в нее впадающим, числом 141 мужика содержат; Кударинская слобода на Селенгинском заливе Шараус называемом с семью деревнями в Кударинской степи находящимися и 293 мужика в себе содержащими; Кабанской острог с осмью деревнями и 296 мужиков; и после Жидинской уезд состоящей из слободы Баинхуссун на реке Жиде с семью деревнями; Чемуртай на речке того же имени, Халсанова, Елутуй, Кингиркуй, Укирчолон, и Горхон, все на Жиде или на впадающих в нее речках; Номохоновка на Селенге, Петровское село из колонистов, состоящее из 95 душ а Ире и на темнике, всех 279 душ. Оные восемь слободских ведомств заключают в себе 2520 старожилов и 1534 колонистов, кои сложа вместе со 162 к Троицкому монастырю на Селенге и Посольскому 138 принадлежащими мужиками составляют почти тысячу разночинцев и несколько больше девяти тысяч буретов и мунгалов, вселюдство Селенгинского уезду меж Байкалом, Китайскою границею и Великим хребтом заключающееся. – К Селенгинскому уезду причисляется еще Баргузинской острог, под коим более тысячи шести сот ясашных тунгусов в степи числится. Есть ли же взять еще пространнейший сего уезд Нерчинской, или собственно Российской Державе подлежащую Даурию, в коей сверх 16000 буретов и тунгусов, русских обывателей 118000 мужеских душ щитается; между тем под Аргуновским горным правлением больше 10000, и почти тысячи три, лет в пятнадцать населено новых колонистов, то все многолюдие по ту сторону Байкала на семь сот длины, да от двух до пяти сот ширины простирающееся дойдет почти до 43000 взрослых мужских душ. <…>