ГЛУБОКАЯ осень пришла в тайгу – с короткими днями, прощальными криками последних отлетающих птиц, утренними морозцами, первыми недолгими снеговеями. И для деревенских охотников наступил промысловый сезон

– отправились они в хребты добывать косуль и диких кабанов, изюбров и сохатых. Собрался в лес, на свой участок, и Данилкин отец. Почистил и проверил бывалое ружье, снарядил патронов побольше, наново подладил, подогнал по себе не однажды ношенную охотничью одежду и кожаные ичиги — легкие, удобные сапоги на мягкой подошве, взял про запас хлеба свежего и разных продуктов две большие сумы. Под вечер поймал на дальнем лугу и привел во двор коня Рыжку, чтобы назавтра выехать пораньше. Лишь после этого разделся и разулся, сел в избе, успокоенно положил руки на колени.
– Ну вот, вроде бы собрался.– Посидел, подумал, спросил жену: – Вспомни-ка, хозяйка, все ты мне положила из еды или нет. Ничего не забыла?
– Что говорил – все положила, – ответила жена.
– Ну хорошо... Выеду рано, на рассвете, чтоб к обеду до зимовья добраться.
Наступил вечер. Мать поставила на стол кипящий самовар, и они втроем сели пить чай. Отец опять призадумался и сказал:
– Туда-то уеду. А кто же обратно, с хребта, коня пригонит? В этот сезон у меня напарника нету. Один буду в зимовье... Чего же придумать?
– Тогда давай я с тобой пойду, – предложила Данилкина мать. – Ты останешься в хребте, а я на Рыжке сразу вернусь домой.
– Не-ет, – после некоторого молчания возразил ей отец. – Как же ты на целый день уйдешь? Двор, хозяйство, Данилку одного бросишь. Да вдруг еще задержимся и заночевать там придется? Нет, так не годится. Надо что-то другое придумать.
– А чего тут придумывать? – сказал Данилка. Он даже обиделся, что к нему до сих пор относятся как к маленькому: перед Новым годом ему уже семь лет исполнится, а его все-то за мужика не считают, вот и сейчас про него забыли. – Я бы и один мог дома побыть. Чего тут такого? А мог бы и в хребет пойти, и Рыжку оттуда домой пригнать.
– Один, по тайге? – спросил отец. – И не побоялся бы?
– А чего такого? – совсем храбро и самостоятельно посмотрел на отца Данилка. – Будто я с тобой в тайге не бывал.
Правду говорил Данилка: в тайге он бывал много раз. Еще совсем малого отец возил его летом на покос – в долину речки Серебрянки, за перевал. Потом стал брать и по ягоду, и на рыбалку, даже с ночевкой на берегу реки, у костра. А прошлой осенью, в эту же пору, показал, как надо рябчиков добывать, приманивая их в чаще манком-свистулькой. Данилка уже умел и на коне ездить, и хариусов легкой удочкой ловить. Он знал таежных зверей, птиц и не боялся ружейного выстрела. Тайга для него была, что дом родной: ведь тут он родился. Но отец сказал:
– Рано еще тебе одному по тайге ходить. Подрасти немного.
– Ничего и не рано, – не согласился Данилка. – Другие ребята ходят, а я чего? Ужели бы с хребта на Рыжке не спустился? Запросто. Он сам дорогу знает. Сиди себе да не мешай ему, только поводья держи. К самому дому привезет.
Промолчал, ничего не ответил на это отец... Но когда они почаевали и мать стала прибирать со стола, поглядел чуть сбоку на Данилку, усмехнулся, качнул головой:
– А что, мать? Может, и правда пускай Данилка сходит со мной в тайгу, до моего зимовья? Пускай привыкает. Я его оттуда сразу отпущу. Дорога не такая уж дальняя. До захода солнца дома будет. Мать забеспокоилась:
– Чего это ты, отец, надумал? Малый он еще у нас. Как же он один с хребта поедет?
– Как? – осмелел Данилка. – Сяду да и поеду. Другие вон ребята давно ездят, не боятся. А я чем хуже? Рыжка – смирный, довезет... Отпусти, мам.
– Ой, не знаю. Беспокоиться тут буду весь день, места себе не найду.
– Да уж отпусти, – настоял отец. – Нешто Данилка у нас не мужик? Обернется – будь здоров.
– Ну ладно, уговорили, – неохотно согласилась мать. – Отпускаю. Только гляди мне, сразу ворочайся. Одна нога там, другая – здесь, дома. Понятно?
– Я его не задержу, – пообещал отец.
– Да чего мне там задерживаться? – уверил Данилка мать. – Как доедем, разгрузимся – я сразу н обратно. Правда, пап?
– Ну смотрите, чтобы все ладно было, – обоим наказала мать. – А теперь – спать. Вам вставать рано.

САМА она легла не скоро – когда и Данилке приготовила одежку в тайгу, и в избе прибралась, завела на завтра кислое тесто для оладьев. А поднялась – до рассвета, с петухами. Растопила печь, сварила картошки казанок, в большой чугунной сковороде нажарила оладьев на горячих углях, согрела самовар – охотников накормить-напоить на дорогу. И тогда только их разбудила.
Быстро да дружно поднялись отец и Данилка, умылись в сенях студеной водой, позавтракали, похваливая пушистые оладушки, – а к ним была брусника, пересыпанная сахаром. Вышли во двор, вместе заседлали Рыжку, приторочили к седлу распухшие кожаные сумы, навьючили отцово охотничье снаряжение, последним–накрепко привязали ружье. И мать проводила их за ворота.
– Ну, охотнички мои, ни пуха вам, ни пера. – И поправила на Данилке баранью шапку, похлопала его по плечу. – Поскорей ворочайся, сынок. Буду ждать.
– Ладно, – сказал Данилка и, как большой, серьезно добавил: – Ты тут без нас не скучай. Счастливо оставаться.
Он повелительно потянул повод и нетерпеливо зашагал впереди коня пустынной в такую раннюю пору деревенской улицей. Отец пошел рядом.
Еще только начинало светать, и деревня тихо просыпалась. Хозяйки выходили доить коров. По одному – и то не везде – оконцу светилось в избах, на стеклах играли, беззвучно всплескивались отблески печного огня. В полном безветрии над крышами спокойно, плавно поднимались негустые белесые дымки. Мерзлой была под ногами земля. Гулко стучали по ней, кое-где и ледок звонкий дробили кованые Рыжкины копыта.
До околицы они дошли пешком. Здесь отец придержал коня за уздечку и сказал:
– Ну, давай садиться.
Большой и сильный, он вставил ногу в стремя и сразу оказался в седле. Наклонился, одной рукой подхватил сына и усадил позади себя, на вьюк, – тут Данилке была подстелена старая ватная телогрейка.
– Крепче держись.
Данилка подсунул обе ладошки под широкий кожаный ремень, которым был подпоясан отец. И они поехали. Сначала – через просторный пологий луг, потом – по крутому косогору вдоль берега реки. Одолели каменистый косогор. Спустились к быстрому ручью. Сразу за ручьем, за мостком бревенчатым, отец повернул коня направо, и хорошо набитой, знакомой Данилке тропой они углубились в густой березник. Из-за высокого хребта выглянуло, поднялось им навстречу яркое солнце. Под его лучами на деревьях и кустах, на сухой траве и опалых листьях так разноцветно и ослепительно засверкала утренняя изморозь, что Данилка стал жмурить глаза и на самые брови шапку надвинул. У края первой же поляны они спугнули с земли рябчиков целый выводок. Птицы не улетели в чащу, а расселись на березах по опушке, вытянули шеи и настороженно замерли.
– Не будем их трогать. Пусть покуда кормятся, – сказал отец, и они заторопились дальше.
Снова пересекли ручей. Прошли топкую низину. Чуть не по брюхо проваливаясь в черную грязь, конь перенес их через болото. Отсюда, из низины, тропа сразу взяла в сторону, на сухой косогор, и петля за петлей – между соснами и лиственницами, между глыбами серых и красноватых камней – стала подниматься к перевалу. За ним, в открытой, широкой долине речки Серебрянки, и простирались лучшие деревенские покосы. В последние два лета много дней провел Данилка с отцом и матерью на тех неоглядных, дивно богатых травами лугах. Был он в бригаде свой, равный со всеми. И сено помогал грести, и лошадей водил купать, и землянику собирал, и жарки рвал, и от рыбаков не отставал вечерней зорькой, и кашу ел из общего котла, с костра, – такую вкусную, какой дома и не сваришь, и спал с косарями в балагане – большом артельском шалаше из жердей, веток и лиственничной коры. Привольно, славно было Данилке на покосе – лучших дней он, кажется, еще и не знал в жизни.

ПЕРЕД перевалом, на крутом подъеме, отец соскочил с коня, облегчив ему ношу.
– А ты давай правь, – сказал Данилке и пересадил его в седло. – Тебя он вывезет легко.
Неожиданно сверху, от самой вершины распадка–узкого лесистого лога между сопками, до них донесся сильный и протяжный трубный звук: «У-у-о-о-о-у-у?» Возник он внезапно и так же внезапно оборвался, прошел эхом по горам и растворился в тайге.
– Кто это? – даже вздрогнул Данилка.
Отец посмотрел на него снизу вверх, улыбнулся:
– Зверь поет, изюбр. Теперь у них рев. Свадьбы гуляют в тайге.
– А чего он ревет?
– Зовет на поединок другого зверя, силу свою хочет показать.
Звук снова разнесся над тайгой. Немного погодя повторился опять. Они остановились и стали слушать изюбриную песню.
– А если другой зверь услышит и придет к нему? – полушепотом спросил Данилка.
– Будут биться, покуда один другого не победит. Бывает – на смерть бьются.
– Ого! Ничего себе! – подивился Данилка. – Вот бы подкрасться к нему да поглядеть, как он ревет. Может, попробуем?
– Так просто не подкрадешься. Зверь он осторожный, не подпустит, учует тебя издалека. Да и некогда нам ходить за ним. Дорога дальняя, поторапливаться надо...
Изюбр еще несколько раз проревел и замолк...
С перевала до речки Серебрянки отец тоже шел пешком. Около брода остановился, подождал, пока Рыжка напьется чистой горной воды. Посмотрел на грузные, ладно уложенные стога сена, которые возвышались на лугах вверх и вниз по долине.
– Вишь, Данилка, сколько мы тут сена нынче накосили? Это потому, что ты помогал. – Улыбнулся сыну. – Доброе сено! Зимой будем вывозить на санях.
Отец опять сел на коня и направил его через речку мелким бродом. Зашумела быстрая вода под брюхом у Рыжки, зацокали по камням железные подковы.
А за бродом, за речкой, когда оставили позади долину с зародами и поднялись по склону горной гривы, Данилке открылись новые, незнакомые прежде места – сюда он попал впервые. Тайга тут была темная, суровая. На пути возникали отвесные утесы и нагромождения камней. То слева, то справа лежали вповалку засохшие деревья, как будто кто-то разом, одним махом смял их, порушил, повыворотил с корнями. «Вот где, наверно, живут медведи да Баба Яга с лешими, – подумал Данилка.– В этих камнях да непроходимых чащобинах». Тропа взбиралась все выше, выше по хребту. И вскоре они оказались в зеленом и могучем кедровом лесу. Это здесь колотят шишки, добывают лакомые орешки, здесь охотятся и на крупного зверя, и на белок, соболей. Давно уже мечтал Данилка побывать в настоящем, хребтовом кедровнике и теперь во все глаза глядел на стройные, мохнатые деревья-великаны. Ну и высоченные же они были! Смотришь на вершину – шапку держи, чтоб не слетела.
– Дорогу запоминай,–сказал отец. – Обратно-то один поедешь.
– Запоминаю, – ответил Данилка.
Долгим еще был их путь по тайге... Наконец после полудня Данилка увидел на поляне, у трех кедров, небольшую избушку – охотничье зимовье.
– Вот и приехали, – сказал отец. – Ну-ка, слезай, таежник, разомнись маленько.
Около зимовья он привязал Рыжку за железную скобу и развьючил – все с него снял, кроме седла. Отворил дверь зимовья, по-хозяйски осмотрел его внутри. Данилка тоже заглянул в избушку, спросил отца:
– Тут и живешь, когда уходишь на охоту?
– Тут и живу. А тебе что – не нравится мое зимовье?
Переступив порог, Данилка разглядывал железную печку в углу, стол со скамейкой, широкие нары, полочки над ними и над столом, крюки и деревянные штыри-вешала по стенам.
– Нравится, – сказал он. – Хорошее зимовье. Я бы тоже тут с тобой остался.
– Это потом. Подрастешь – поохотимся вместе, все сопки вокруг обойдем. А теперь почаюешь со мной – и домой, а то мамка там уже, поди, беспокоится.
Но первым делом отец развязал один из привезенных мешков и насыпал из него в долбленое самодельное корыто овса Рыжке. Потом достал из кожаной походной сумы хлеб, сало, чай, сахар, банку густых домашних сливок. Через минуту на поляне перед зимовьем горел костерок и над ним висел мятый, прокопченный чайник с ключевой водицей. Тут же, вблизи огня, отец расстелил на земле плащ-палатку, переложил сюда продукты, большим охотничьим ножом нарезал хлеба и сала, очистил и рассек пополам луковицу, открыл банку со сливками, принес из зимовья две кружки и две алюминиевых ложки. Как только вода вскипела, бросил туда две большие щепотки заварки и снял чайник с огня.
Поели они, вдоволь напились духовитого таежного чаю. Рыжка тоже управился с овсом – подобрал из корыта весь, до зернышка. Отец взял ведро, принес воды из ключа–он бил из-под камней, почти рядом с избушкой. Напоил коня. Сказал сыну:
– Теперь – порядок. И ты и Рыжка подкрепились на обратную дорогу. Поезжай, покуда еще до вечера далеко. Налегке да под гору – быстро добежите. – Отец отвязал коня, посадил Данилку в седло, подал ему повод. – Ну, погоняй, счастливой дороги.–И тут же хватился: – Погоди, спички у тебя есть? Нету? Так и знал. На-ка, возьми. Мало ли чего. В тайге надо спички при себе иметь. Всегда могут пригодиться. Мне что-то погода не нравится. Видишь – тучи погнало из-за хребта? Как бы снег не повалил.
Данилка положил в карман куртки потертый коробок со спичками, тронул коня:
– Но, Рыжка! Поехали.
– Поторапливайся. Да гляди, с тропы никуда не сворачивай! – крикнул ему вслед отец.
– Ладно, – весело отозвался Данилка. Проехав немного по склону кедровой гривы, он обернулся, помахал отцу: тот все еще стоял около избушки. Рыжка сразу понял, что они возвращаются в деревню, домой,– охотно прибавил шагу.

ВОТ уже не стало видно за деревьями ни отца, ни зимовья. Горы и тайга со всех сторон окружили Данилку. Солнца не было. Нахмурился осенний, октябрьский день. Серые клочковатые тучи ползли низко над вершинами хребта. Но перемена погоды ничуть не огорчила Данилку. Он этого словно и не замечал. Он первый раз в жизни ехал один по тайге и потому чувствовал себя совсем по-другому, чем раньше, когда рядом находился отец, и был занят только этим. И радостно, и немного боязно было ему среди гор и бескрайних лесов, и все кругом казалось таинственным, скрытно-загадочным. Смотри внимательно, прислушивайся чутко – и непременно увидишь и услышишь что-то редкостное, необыкновенное. Данилка очень сожалел, что за весь путь от деревни до зимовья они с отцом не встретили ни одного зверя, и надеялся на такую встречу теперь. «Только медведя нам не надо, – думал Данилка. – Пускай себе ходит стороной, если еще не залег в берлогу».
Но тайга ничем пока его не удивила. Ее обитатели как будто нарочно сегодня попрятались, позатаились в невидимых и недоступных местах. Данилка спустился с одной гривы, поднялся на другую, за нею пересек неширокую падь, потом долго преодолевал длинный, тут и там заваленный мшистыми камнями подъем-пыхтун – нигде никого. Глушь. Ни зверя, ни даже птицы какой – глухаря или хотя бы косача. Рябчики – и те куда-то подевались. Вот так тайга... Одни только сойки надоедливо кричали по сторонам. Изредка над головой с ветки срывалась непоседливая кедровка. Да большие черные вороны трескуче каркали в чаще, пролетали вдоль тропы, садились на самые высокие деревья и оттуда пристально, зорко зыркали на Данилку и его коня, – словно ждали, не удастся ли около них чем-нибудь поживиться. Данилка старался не обращать на них внимания и ехал дальше. Ему надо было поспешать: хмуро, неприветливо стало в тайге. По верхушкам кедров порывами прокатывался, шумел ветер. Надвигалось ненастье.
Чем ниже спускался Данилка с высокогорья, тем реже становился кедровник – он уступал место темному лиственничному лесу, а потом, еще ниже, пойдут боры да березняки... И тут неожиданно тропа раздвоилась. Как-то не заметил, не запомнил Данилка этой развилки, когда ехал с отцом, за его спиной. Одна стежка сворачивала вправо, книзу – как бы в обход горы и небольшой каменной россыпи, другая взбиралась прямо по склону. Данилка в нерешительности остановил коня. Какую тропу выбрать? Какая из двух – верная? Или все равно, по какой ехать? Может, они там, по ту сторону сопки, опять сливаются?.. Данилка огляделся, выждал, подумал и решил ехать по прямой: прямая тропа, конечно же, верней и короче, сразу выведет, куда надо. Да из тайги все тропы должны вести к жилью, в деревню. Ему главное – выбраться в долину Серебрянки, на покосы, а там он уже, считай, дома. Оттуда и с закрытыми глазами дорогу найдет: не впервой ездить из той пади домой... Данилка привздернул повод. Конь послушно пошел туда, куда его направил седок, маленький хозяин.
Все выше по склону гривы поднимался Рыжка. А Данилка посматривал по сторонам и все больше сомневался: были они тут с отцом или нет? Верной тропой он поехал или ошибся? На перевале Данилка остановил коня, еще раз огляделся. Нет, незнакомым показалось ему это место. Он даже подумал, что завела его сюда не охотниками пробитая тропа, а протоптанная зверями – изюбрами, косулями, кабарожками... Что делать? Ехать дальше, спускаться с гривы или повернуть обратно до развилки, выбраться на ту тропу, что пошла низом, подножьем сопки?.. Задумался Данилка. А небо хмурилось все сильнее. С туч заморосил мелкий холодный дождь.
И вдруг Данилка услышал странный, непонятный и пугающий звук: ему показалось, будто внизу, на склоне гривы, кто-то глухо и тяжко застонал... Данилка насторожился, напряг слух, даже шапку приподнял над ухом. Кто там? Человек или зверь? Может, медведь?.. Страшновато сделалось Данилке. Он уже приготовился развернуть коня и убраться восвояси, покуда не поздно. «О-о-ох!» – опять простонало где-то поблизости – правее тропы, за лиственничной чащей. Нет, на человека это не похоже было, но и на медведя – тоже. Не то стон, не то глубокий и тяжелый вздох. Так мог стонать больной или раненый зверь. Но какой? Поди, угадай на расстоянии, совсем не видя его. Данилка еще послушал. “Нет, не медведь, – убедил себя. – Медведь бы ревел или рычал, а этот стонет”. Как же тут уехать, оказаться трусом? А если зверь в беду попал и его надо выручить, спасти?.. В той стороне громко каркало воронье. Данилка взялся одной рукой за седло, другой – за гриву коня и потихоньку опустился на землю. Подвел Рыжку к березе, набросил повод на сук.
– Стой тут, – наказал коню; сошел с тропы и медленно, шаг за шагом стал подбираться к зарослям тонкой молодой лиственницы – густым, как частокол.
В зарослях ему опять стало не по себе, захотелось повернуть обратно, убежать, вскочить на Рыжку и поскорее уехать с этого места. Но Данилка пересилил страх и продолжал осторожно пробираться сквозь чащу. Он то и дело останавливался, замирал на мгновение, озирался и прислушивался к шороху, вздохам и какой-то тяжелой возне там, за лесочком. Ну кто же это, кто?.. Таинственная, неодолимая сила теперь уже влекла, подталкивала его туда, и вернуться, просто так уйти отсюда он не мог. Впереди зловеще каркало воронье.

ВОТ открылся прогал, заросли разом расступились, и Данилка оказался на опушке, у края просторной, чуть пологой поляны, поросшей мелким кустарником – карликовой березкой, ерником его зовут. И тотчас он увидел что-то большое, темно-бурое и горбатое. Данилка спрятался за дерево, затаился... Это «что-то» зашевелилось, опять вздохнуло с надрывом и захрапело, потом судорожно задвигалось, начало приподыматься... и Данилка распознал зверя. Это был изюбр. Да-да, матерый, могучий изюбр, про какого рассказывал отец и какие в эту осеннюю пору ревут по тайге, свадьбы свои справляют. Но почему же он так тяжело поднимался? Почему не уходил прочь? Он уже, конечно, учуял человека, но убежать, скрыться в дебрях – не мог. Что-то удерживало его. Голова зверя была как-то неуклюже наклонена, опущена к земле – как будто его накрепко привязали за рога к большой черной коряжине. Данилка пригляделся получше и тут только понял, что это не коряжина и не валун обомшелый. На земле распластался... второй изюбр. Он не двигался, был – точно мертвый. Значит, верно, так и есть – со зверями случилась беда. Потому-то и воронье сюда слетелось, горланит вовсю: уже готово рвать на куски добычу.
Осмелел Данилка, вышел на поляну. Приблизился к зверям и... остолбенел, пораженный тем, что увидел. Так вот оно что произошло, вот какая беда подстерегла изюбров. Сошлись они в поединке – оба матерые, гордые, ни тот ни другой не хотел уступить, – сшиблись изо всей силы, с налета, и от удара сцепились, намертво переплелись отростками высокие ветвистые рога. Сцепились так хватко, что не разнять. И уже не смогли расстаться, разойтись непримиримые соперники. И связала их с той минуты одна судьба: вместе мучиться, изматывать друг друга до последнего, а потом медленно умирать от жажды и голода. То-то было бы радости прожорливым воронам, вот уж бы напировались до отвала. Ишь, расселись – черные да длинноносые. Почуяли, что скоро можно будет поживиться. Выжидают...
Растерялся Данилка: что же делать? Как спасти зверей, вызволить из этого смертельного плена? Как расцепить их рога? Был бы рядом отец, он бы сразу что-нибудь придумал. А одному – с какой стороны к изюбрам подступиться? Да и где взять такую силу, чтобы их растащить?.. Черные вороны не улетали. Зоркие и хитрые, они нахально сидели на самых высоких деревьях вокруг поляны – ждали своего часа, ждали, видно, когда ослабеет, упадет и второй зверь. Ну а тот, что на земле, живой или нет? Вроде бы ни разу и не шевельнулся. Неужели уже погиб?.. Данилка вышел на поляну. Изюбр, который еще держался на ногах, испуганно отпрянул, попятился, несколько шагов протащил по земле своего собрата и товарища по несчастью, но тут же выдохся и – остановился. Постоял, покачался, тяжело ворочая низко опущенной головой, и со стоном, беспомощно опустился на колени. «Бедный ты, бедный, – пожалел его Данилка. – Совсем изнемог, выбился из сил. Сколько же дней вы не ели, не пили? Долго уже, наверно, маетесь». Посмотрел вокруг: поляна вся истоптана, изрыта копытами, кусты ерника перемяты да переломаны, как будто по ним целый табун зверей ходил... Ну что же второй-то – дышит, нет ли?
Данилка осторожно приблизился к изюбрам. Чуть принаклонился над лежачим. И понял, что тот дышит: слабо, едва заметно, все же приподымался впалый бок зверя. И открытый его глаз был светлый, живой, он дважды моргнул, увидев человека, но испуга или тревоги, беспокойства не выразил – остался равнодушным. Изюбр не пошевелился. Да это ничего, главное, что он был живой, не погиб.
– Живой! – обрадованно прошептал Данилка. Поднял голову, замахал руками и крикнул воронам: – Убирайтесь отсюда! Не будет вам добычи, не дождетесь! А ну, валите подальше.
– Кар, кар, каррр! – огрызнулись вороны и один за другим разлетелись в разные стороны.
Данилка все так же растерянно стоял около изюбров. Ну что же поделать? Как выручить их из беды, покуда живы? «Думай, скорей думай, –торопил он себя. – А то поздно будет». Он уже готов был броситься к зверям, попробовать руками расцепить их рога. И вдруг вспомнил, что на коне, у седла, висит в чехле небольшой острый топор – он всегда у отца при седле, в походном чехле из толстой кожи. Что если топором обрубить один-другой отросток на рогах? Должны же они тогда расцепиться, дать волю зверям. И Данилка сорвался с места, побежал обратно – к Рыжке.
Конь терпеливо стоял на привязи, ждал хозяина. Повернул голову, негромко заржал.
– Стой, Рыжка, жди меня еще маленько, – наказал ему Данилка, освобождая топор из чехла. – Я сейчас. – И сразу же опять бегом подался на поляну к изюбрам.

ТЕПЕРЬ уже не страшно было подходить к зверям. И они не испугались, когда он второй раз появился на поляне. Данилка медленно, чтобы не нашарахать зверей, приблизился к ним, присел на корточки около их голов и стал рассматривать: где же, какими отростками спутались рога?.. Тот изюбр, что был покрепче и держался на коленях, тяжело дышал и всхрапывал. Другой, лежачий, одним глазом беспомощно, покорно глядел на Данилку... Вокруг поляны опять кружило воронье. Между деревьями тихо, вкрадчиво мельтешили снежинки.
– Ну что, мои?–тихо сказал Данилка. – Выручать-то вас как? Вот беда.
Он потрогал, пощупал рога рукой и, показалось ему, среди четырех могучих веток заприметил два тонких выгнутых отростка, которые перехлестнулись, друг за дружку накрепко зацелились, – будто замок образовали. Если один отросток обрубить – даже не весь, а только его вершинку, – то сразу и раскроется замок, и освободятся звери из мертвого плена. Данилка сперва совсем легонько тюкнул топором по отростку. Стоявший изюбр дернулся, прянул в сторону, пропахал землю копытами, но тут же смирился – будь что будет – и только не спускал с Данилки измученных глаз, не зная, добро или худо принес человек.
– Тихо, тихо, не бойтесь. Я же не враг вам, – успокоил Данилка изюбров. – Зла я не сделаю.
Он встал на одно колено, приноровился, как получше да поудобней, и принялся осторожно рубить отросток – тюк да тюк. Рубил Данилка умело – как рубят ветку: два-три удара наискосок, потом – прямо, опять наискосок – и снова прямо. Тюк да тюк... Медленно подавался рог. Это же не ветка, не дерево, а рог – твердый и вязкий, точно закаменелая смола.
– Сейчас мои, сейчас, – подбадривал Данилка изюбров, а сам все тюкал и только одного остерегался – как бы не соскользнул топор и не поранил лежачего зверя.
Но все-таки он подавался, малыми сколами – да все же уступал топору. Еще один удар... еще, еще... и отвалился, упал под куст ерника серый обрубок. Совсем невзрачный – не больше мизинца, а беду зверям уготовил – вон какую... Данилка облегченно вздохнул. Снова примерился. Продел острие топора между рогами, рукоятку повел в сторону, принажал на нее. Рога щелкнули, и... две их ветви расцепились... Вначале Данилка сам себе не поверил. Приподнялся, чтобы дух перевести, и убедился– да, они расцепились! Данилка чуть не подпрыгнул от радости. Удалось! Получилось! Как хорошо, что он поехал этой тропой. Как хорошо, что не побоялся подойти к зверям. Как хорошо, что вспомнил про топор и смог выручить, спасти зверей. Данилка взялся за рога, легонько качнул их, подсказал изюбру: «Ну, теперь ты сам... Давай, посмелей». Изюбр словно понял его – напрягся весь, опять уперся копытами в землю, привздернул голову – и рога совсем, полностью разнялись, освободились. Изюбр – так же, должно быть, как только что Данилка, – не ожидал этого. С минуту он ошалело, ничего не понимая, стоял на месте и только обессиленно, прерывисто дышал – ноздри его раздувались, ноги и бока подрагивали. Наконец, он сделал один, второй шаг, несмело, неуверенно попятился, громко, с хрипом выдохнул воздух и мотнул головой, как будто прогонял от себя страшный сон.
– Вот и все, – обрадованно сказал Данилка. – Теперь не пропадете. Теперь будете жить.
Изюбр отошел в сторону, к самому краю поляны, но совсем не уходил – стоял у кромки леса, топтался на месте и покачивал головой сверху вниз: приходил в себя.
А второй зверь не поднимался. Он все так же распластанно лежал на боку, одним глазом смотрел в серое, мутное небо, и на него медленно, бесшумно падал снег.
– Ну, чего же ты? – наклонился над ним Данилка. – Хватит помирать. Вставай. – Он положил топор на землю, подсунул обе руки под лопатку зверя. – Слышь-ка? Поднимайся! Ну! – И стал настойчиво подталкивать, тормошить зверя, заставляя его почуять волю, собрать силы и встать.
Изюбр не сразу, но все же отозвался на Данилкину настойчивость. Он приподнял голову, подобрал под себя копыта, перевернулся на живот, полежал так. Попробовал встать – и не смог. Еще немного полежал, вытягивая шею и жадно вдыхая воздух. Потом уперся всеми четырьмя, оторвал от земли грудь, выгнул спину и тяжело встал.
– Молодец! – похвалил его Данилка. – Все-таки пересилил себя. Ай-да молодец!
Изюбр долго стоял посреди поляны – пошатываясь и широко расставив ноги. Тот, первый, уже приободрился, вскинул рога, в последний раз посмотрел на Данилку и медленно пошел в лес. Но вот и этот тоже словно очнулся, задышал ровнее, спокойней и осторожно, шаг по шагу двинулся прочь от гиблого места, которое чуть не стало могилой им обоим. Прочь, подальше в тайгу, чтобы никогда больше сюда не возвращаться... По разным сторонам разошлись недавние враги. Легкий треск возник в чаще от их шагов по валежнику и вскоре затих. И каждый из них, подумал Данилка, сейчас будет искать ключик, таежный ручей, чтобы первым делом утолить жажду, напиться живой воды и совсем воспрянуть, почуять прилив сил, а потом уж покормиться сухой травой и терпкими веточками ерника.
– Живите! – крикнул им на прощанье Данилка. – Долго живите! Да только не деритесь больше так сердито, не попадайте в такую беду.
Изюбров уже не видно было и не слышно.

РАДУЯСЬ тому, что он зверей спас, – один, без всякой помощи, Данилка взял свой топор и зашагал обратно на тропу, к Рыжке, тот уж, поди, его заждался.
– Большое дело мы с тобой сделали, – сказал он коню, будто верил, что Рыжка все поймет. – Зверей спасли от погибели. Вот не поехали бы этой тропой – и конец, пропали бы они, бедолаги. А теперь будут жить. Эх, каких два красавца!.. Ну, давай и мы поспешать, а то снег, видишь, какой повалил. И до вечера уже недалеко.
Данилка снова вложил топор в кожаный чехол. Отвязал коня, подвел к поваленному ветром дереву, ступил на дерево, с него легко достал стремя, сел в седло и, подгоняя Рыжку, поехал той же тропой. Снег уже укрыл ее – она была белая, без единого следа или пятнышка. И кругом по склонам сопок тоже растеклась мягкая белизна, от этого словно бы другой – новой и загадочной – казалась тайга, – не такой, как вчера и даже час тому назад. Деревья, кусты и камни сливались, по сторонам от тропы трудно было что-нибудь различить, и сколько ни присматривался Данилка, ни одна знакомая примета не попадалась ему на глаза. Не похоже было, чтобы они тут проезжали с отцом. Чужой выглядела здешняя тайга. «Может, вернуться? – подумал Данилка. Но вслед за тем переубедил себя: – Нет, нельзя возвращаться. Тогда и вовсе заблудишься». И решил никуда не сворачивать, а держаться тропы. Все равно она должна вывести его в долину Серебрянки.
Снег падал густой и мокрый. Шапка и куртка на Данилке набухли, отяжелели. Холодные капли скатывались за воротник, сочились по седлу. Вымок и Рыжка. И все труднее было ему идти: снег набивался в копыта, затвердевал, и ноги его скользили на камнях. Несколько раз Данилка чуть не вылетел из седла.
– Ничего, скоро выберемся отсюда, выедем на Серебрянку, – подбадривал он и себя, и коня. – Скоро должны показаться наши покосы. А оттуда до дому – рукой подать.
Но Серебрянка с ее зародами сена по берегам, в открытых лугах, все не показывалась – будто исчезла куда, пропала бесповоротно. Данилка притомился за долгую сегодняшнюю дорогу. Зябко сделалось ему и одиноко. Хотелось позвать маму и отца, хотелось домой, в тепло избы. Да разве отсюда докричишься?.. Тут он вспомнил, что в кармане у него есть коробок спичек – спасибо отцу. Можно же огонь разжечь, обсушиться немного. И он сказал коню:
– Давай-ка, Рыжка, отдохнем маленько, погреемся около костерка. А потом поедем дальше. Все одно куда-нибудь сегодня доберемся. Не в деревню–так до какого-нибудь зимовья. Верно, Рыжка?
Он свернул с тропы на небольшую ровную прогалину среди старых лиственниц, слез с коня, перебросил конец повода через низкую ветку и взялся быстренько добывать из-под снега валежник для костра. Сперва насобирал мелких веточек, разгреб снег и положил пучок на землю. Потом принес охапку сучьев.
– Клади плотом, – негромко, но отчетливо произнес кто-то у него за спиной.
«Кто это? Чей это голос?» Данилка обернулся настороженно. Никого поблизости не было, кроме Рыжки. И еще – одинокий ворон сидел, нахохлясь, невысоко на дереве и косился вниз. Он повел клювом, оттопырил крыло.
– Тебе говорю, тебе. Клади плотом дрова, а то не загорятся.
Это был его голос. Это говорил ворон.
От такой неожиданности оробел Данилка. Не по себе ему стало. Никогда не видал он говорящего ворона и не думал, что такие бывают. Кто он? Добрая мудрая птица или нечистая сила, оборотень какой? Слушаться его совета или нет?.. Что он говорил, Данилке было понятно: “плотом” класть дрова – значит, сучок вдоль сучка, рядышком, как плоты вяжут. У них в деревне тоже так говорят.
– Клади, не сомневайся. Старый ворон обманывать не будет.
«И правда, – подумал Данилка. – Зачем бы он зря говорил? Ему, поди, сто лет, а то и побольше. Он все видел, все знает. Зачем бы он меня обманывал?» И Данилка доверился ворону, хотя робость в себе еще не преодолел до конца. Поперек пучка хворостинок он сложил валежины плотом один ряд, поверх него – другой. Достал спичку, чиркнул ею по коробку, подставил огонек под хворостинки. Они не загорались. Так же напрасно спалил он и вторую, и третью спичку. Вздохнул озадаченно. Что же делать? Как разжечь костер? Так можно и без спичек остаться. Огляделся. Вот берестинку бы содрать–кору с березы. Она смоляная, горючая, вспыхнет враз, а от нее костер пойдет. Но ни одна береза не росла в этом лесу. Одни лиственницы – голые, черные – вздымались угрюмо. Ворон молча за ним наблюдал. Еще несколько спичек истратил Данилка – и все без пользы. Хворостинки взялись было дымком, а потом и загорелись, но толстые валежины, уложенные плотом, не поддались огню. Сырые, ну что с ними поделаешь! Да и снег не переставал – все время падал на них, добавляя мокроты. Данилка не на шутку огорчился. Что же это? Так и не получится у него костра? Так и придется мокрым ехать дальше?.. А если ночь застанет его в пути, тогда что делать?
И тут совсем рядом он услышал тонкий свист. Вон это кто – желтобрюхая синица прилетела из чащи и села на куст рядом с ним.
– Фить-фить, фить-фить, – пропела она тонким голоском. – Накось клади, сикось-накось.
Опять подивился Данилка: в какой же это он лес угодил? Тут, что ли, все птицы говорящие?
С куста синица перепорхнула прямо на плечо к Данилке и просвистела ему в самое ухо:
– Фить-фить. Не слушай ворона. Он злой. Он колдун. Обманет тебя. Сикось-накось клади дровишки. Фить-фить. Скорей!
Ворон заметил ее. Туда-сюда завертел головой, угрожающе растопырил крылья.
– Каррр! – недовольно выкрикнул он.
Синица тихонько пискнула, мигом шмыгнула за кусты – и пропала... Данилка оглянулся на ворона, но и его уже не оказалось на суку – исчез неслышно и без следа, как будто его тут сейчас и не было вовсе. Чудеса!..
Но Данилка не забыл, что ему присоветовала синица. Он проворно наломал тонких, как солома, кончиков лиственничных веток, и над ними заново переклал валежины – одни поперек других, крестом, сикось-накось. Ну-ка, чего там наговорила синица... На этот раз от второй спички загорелись веточки, а от них мало-помалу занялся и толстый валежник. И выбросил пламя, несмотря ни на что родился Данилкин костерок! Затрещал, заиграл, отогнал от себя снег, дал тепло! Данилка повеселел, кинулся еще дрова собирать... И вдруг:
– Э-э-эй!.. Эге-э-эй! – донеслось до него откуда-то издалека.
Данилка прислушался... Даже шапку сдвинул на затылок и отошел от костра, чтобы потрескивание валежника не мешало слушать.
– Э-ге-ге-э-эй!
Нет, ему не почудилось. И в самом деле – кто-то кричал в тайге. Там – впереди по тропе. Данилка выбежал на тропу и замер.
– Эге-э-э-эй! – снова повторилось – уже поближе.
Кого это звали? И кто звал? Может быть, мать встревожилась, не усидела дома и пошла его встречать? Снег повалил – она побоялась, как бы Данилка не заблудился, и пошла.
– Э-э-эй! – подал Данилка голос в ответ. – Я ту-у-ут!
В три прыжка он оказался возле костра, сапогами раскидал головешки – нельзя оставлять огонь в лесу! – потащил коня за повод.
– Скорей, Рыжка. Слышишь? Может, это нас с тобой кличут. Ну-ка, прибавь ходу. Веселей!
От нетерпения он и на коня садиться не стал – побежал впереди него по чистому да пушистому снегу. Тропа незаметно опять стала взбираться в сопки – все выше, выше, и оттуда время от времени раздавался тот же зов:
– Эге-э-эй!

ДАНИЛКА шел, покуда перед ним не возник, не выступил из-за густой белой пелены неприступный черный утес – такой высокий, что вершина его была не видна, терялась в непрерывном круженье мохнатого снега. Но не сам утес напугал Данилку, а то, что тропа под скалой словно бы обрывалась – не было ей больше продолжения. Данилка попытался слева обойти утес – камни не пустили. Справа поискал обход – и здесь его не было. Что же это такое? Куда податься дальше? Как выбраться отсюда?.. Не хотел Данилка верить, что кончилась тропа. Не может такого быть, чтобы она никуда не привела и вдруг – ни с того ни с сего – оборвалась. Каждая тропа должна куда-нибудь привести, к какой-то цели. Иначе – для чего же она?
И он снова услышал:
– Э-э-эй! Э-ге-э-эй!
Теперь кричали совсем рядом – как будто в камнях, внутри утеса.
– Сейчас! Иду-у-у! – ответил Данилка.
Он оставил Рыжку на чистом месте, а сам, петляя, пошел между громадными глыбами и за выступом утеса разглядел широкий проход – словно ворота в скале. Значит, туда и нужно идти? Там – продолжение тропы?
Пока он раздумывал, решался – невесть откуда опять появилась пронырливая синица.
– Фить-фить! – Она безо всякой боязни села Данилке на плечо. – Фить-фить! Не ходи туда. Слышишь? Не ходи. Там царство черных скал. Там живут злые вороны. Они тебя оттуда не выпустят. Не ходи.
Данилка усмехнулся:
– Чего это ты, желтобрюхая, выдумываешь? Какое там царство? Какие вороны? Боялся я твоих воронов. Ничего они мне не сделают. Я не один. Я – на коне. Рыжка меня в обиду не даст.
– Не ходи туда, не ходи, – повторила синица еще настойчивей. – Фить-фить!.. Ой, за мной гонятся! – Она испуганно вспорхнула с Данилкиного плеча, юркнула в камни и где-то там затаилась.
А Данилке показалось: черная тень бесшумно пронеслась над ним и приникла к утесу. Забеспокоился, будто предостерегая от опасности, – заржал Рыжка... Данилка долго не мог сделать шага ни вперед, ни назад. Он стоял перед каменными воротами, не зная, как ему поступить. Если верить синице, то надо немедля садиться на коня и улепетывать обратно, поскорей уходить от мрачного утеса: может, по ту сторону скал и правда – какое-то недоброе царство. Но как же уйти, так и не узнав, что там – за этими загадочными воротами? Струсить и уйти?.. Отцу потом рассказать – он же засмеет: «Заяц ты, Данилка, а не таежник. Синица чего-то насвистела ему – он камней напугался. В другой раз коряжина медведем покажется – тоже побежишь?» Нет, он не такой, он не побежит.
– Жди меня тут, Рыжка. Я сейчас.
Конь опять тревожно заржал. Но Данилка уже направился к воротам. Вошел в них. Тяжелые каменные глыбы нависли над его головой. А впереди пока еще ничего не было видно... И вдруг неведомая, шальная сила оторвала его от земли, закружила и куда-то понесла, будто легонький березовый листок. И небо, и земля завертелись перед глазами, смешались и потемнели, как в сумерки. Напоследок он еще раз услышал далекое, затихающее ржание коня. А потом загудело в ушах. Данилку пронял сырой холод, и он почувствовал, как начинает проваливаться куда-то – все глубже и глубже в непроглядную, подземную черноту...
Очнулся он от сильного толчка. И ощутил, что лежит на земле – стылой и каменистой. Открыл глаза. Первое, что увидел, – несильный огонь прямо перед собой: несколько толстых валежин горело, потрескивало в каменном очаге. В отсветах огня Данилка постепенно разглядел каменные неровные стены, такой же каменный, глухой свод и догадался, что он – в пещере, притом – очень глубокой: ни единый лучик солнечного света не проникал сюда, только слабо, неприветливо мерцал чужой огонь. Кто его разжег? Чья это пещера? Как он тут очутился? Наяву все это происходит или во сне? Данилка понять не мог... Шапка оказалась при нем – зажатая в руках. Данилка надел ее, встал, чтобы получше осмотреться: ведь из любой пещеры все равно есть выход.
– Стой! Ни с места! – гаркнул откуда-то сверху хриплый и жесткий голос.
Данилка вздрогнул, вскинул голову... Чуть в стороне от огня и выше него, на каменистом выступе под сводом пещеры, сидел огромный ворон. Он и сам был неподвижен, точно камень, сливался с темнотой, потому Данилка сразу его и не различил.
– Если бежать вздумаешь, тебе выклюют глаза, – прокаркал ворон угрозу. – Так что стой на месте и слушай меня. Хорошо слушай, поганец!
Что-то зашуршало, зашевелилось у стен, и Данилка разглядел, что кругом на камнях сидят и молчаливо наблюдают за ним черные вороны, – вся пещера полна ими.
– Ты обокрал нас, – раздраженно, скрипуче заговорил ворон. – Ты отнял у нас добычу. Те два зверя уже были нашими, а ты влез не в свое дело и отпустил их. Ты помешал нам, оставил всех нас без еды. Ты вор и поганец. Дорого ты нам заплатишь за изюбров. Мы тебе этого никогда не простим.
Воронье ожило, воинственно закаркало наперебой:
– Не простим!
– Ах ты, поганец!
– В яму его, в яму, пускай там гниет!
– Зачем в яму? Разодрать его надо, съесть и косточки по горам раскидать.
– Ррразодрать! Рразодрать на кусочки. Скорей!
И загалдели еще громче:
– Кар!
– Кар!
– Каррр!
– Тихо! – выкрикнул ворон.
Все сразу же послушно замолчали.
Данилка догадался, что этот здоровила – главный здесь, остальные – ему подчиняются. Выделялся он не только ростом, громким и властным голосом, но и тем, что его голова и клюв были совершенно белые. “Наверно, от старости”, – предположил Данилка и про себя назвал его Главарем.
– Нет! – сказал Главарь повелительно. – Разодрать его мы всегда успеем. Но не сейчас. Я придумал ему другую кару... Слушай, поганец! Ты пожалел тех зверей? Ты такой жалостливый да сердобольный? Так вот. За это ты навсегда останешься здесь, в моей пещере, и всю жизнь будешь мне прислуживать. И знаешь – как? Для меня и всей моей стаи ты будешь каждый день убивать зверей. Каждый день! Слышишь?.. Я стар, мне все надоело. И падаль надоела, и свежее мясо. Хочу каждый день есть горячую печенку. Ты мне теперь и станешь ее приносить. Зверья в ваших лесах полно. Будешь убивать косуль, изюбров и приносить мне их сладкую печенку. Каждый день – свежую, горячую. Чем убивать – узнаешь. Если не захочешь убивать, я сгною тебя в черной яме. Намеришься сбежать – пеняй на себя. Мои вороны сразу с тобой расправятся. Бежать и не вздумай. Мои владения окружены высокими неприступными утесами, и выхода отсюда нет. А кругом по границе моих владений день и ночь сидят на утесах мои самые верные, самые зоркие стражники. Они все видят. Мимо них даже синица не пролетит. Если попытаешься бежать, они тебе выклюют глаза, и ты пропадешь в тайге. Понял? Запомни это. Повторять не буду... А теперь – в яму его до утра. Пусть узнает, какая она, яма.
Главарь хлопнул крыльями, каркнул, и вороны накинулись на Данилку со всех сторон, стали клевать его, бить крыльями и когтями, потом схватили за руки, за одежду и поволокли в глубину подземелья – во тьму. Толкнули куда-то в провал. Данилка заскользил по мокрым камням, упал на дно ямы. Над ним тяжело лязгнул железный замок. И такой кромешный мрак окутал его, какого он себе и не представлял... Вороны погалдели, погалдели около ямы и убрались – опять пошли прислуживать своему Главарю.
Один остался Данилка. Один в темной, глухой и холодной западне. Он протянул руку – нащупал острые уступы, протянул другую – тоже наткнулся на камни. Он ничего не видел – даже ладоней своих не видел, хотя подносил их к самым глазам. А слышал только тихое, вкрадчивое журчание воды: где-то рядом скрытно бежал подземный ручей... Данилка вспомнил, что у него в кармане еще осталось несколько спичек. Достал коробок. Осторожно, чтобы не обронить, приоткрыл его. Вынул и зажег спичку. И пока она горела, убедился, что вокруг него камни, а над головой – толстая железная решетка. Так вот куда бросили его вороны по приказу Главаря – в каменный мешок. Из него не выбраться. Отсюда нет выхода... Горько сделалось Данилке, жалко себя стало. Вспомнил мать, отца… и тихо заплакал...
Страшно и безысходно было одному в черном подземелье, да еще и в яме, под замком, за решеткой. Но Данилка поплакал, поплакал и понемногу успокоил себя. Успокоил тем, что говорил: нет, не удержит его тут воронье, не останется он в плену у Главаря, все равно вырвется отсюда на волю, домой. Должен же ему кто-то пособить, прийти на выручку. Должны же не сегодня-завтра пойти искать его. Хватится мать, что не вернулся он с Рыжкой, поднимет в деревне людей – и пойдут искать его по тайге. И, конечно, найдут, вызволят – как бы воронье его ни прятало.
И Данилка решил ждать утра. Завтра же Главарь наверняка велит вывести пленника из пещеры и пошлет его на охоту–звериную печенку добывать. Тогда и можно будет осмотреться да что-нибудь придумать. Ну вот, настанет день – он все и покажет. А покуда – жди да силы копи. Спички Данилка больше не жег – их беречь надо. Свернулся калачиком на дне ямы, подложил под голову баранью шапку и приготовился спать. Как в сказках говорят? Утро вечера мудренее... Перед его глазами мельтешил, кружился густой снег... возникали два изюбра... и вспархивала желтобрюхая синица... и одинокий Рыжка, низко опустив голову, стоял на тропе, напротив утеса. Седло на нем и длинная грива были белыми от снега...

РАЗБУДИЛ Данилку лязг и скрежет железа. Спросонок еще не понимая толком, где он и что с ним происходит, он сел, надел шапку, протер глаза. Над ним, слабо освещая пещеру, коптил факел, а решетки не было – ее отворили. Три ворона заглядывали в яму.
– Ты еще там живой? Кар-р! А ну, вылезай! – приказал один – тот, что держал факел между перьями крыла.
Данилка встал, ухватился за край ямы, уперся ногой в каменный выступ, оттолкнулся и вылез.
– Иди! – Его ткнули в спину. – Пошевеливайся!
Ворон с факелом пошел впереди – он был хромой, припадал на одну ногу. Двое вцепились клювами в рукава куртки и потащили Данилку по пещере. Его привели к тому же месту, где горел огонь и где сидел на каменной глыбе древний ворон с белой головой и белым носом – всеми повелевающий Главарь.
– Ну, что? Мягко спать в яме? Какие видел сны? – насмешливо спросил ворон Данилку.
Данилка не ответил на эту насмешку. Он ждал, что скажет ворон дальше, какое придумает ему испытание. От очага запахло жареным мясом, и Данилке сильно захотелось есть. Но он и виду о том не подал – даже не глянул на огонь.
– Вот я и узнаю сегодня, на что ты способен, – медленно, лениво проговорил Главарь. – Не забыл вчерашний наш разговор? Ты будешь убивать зверей и каждый день приносить мне в пещеру горячую печенку. Запомни: если плохо будешь служить – никогда отсюда не выйдешь, не увидишь солнечного света, в яму посажу навсегда. Если перестанешь зверей жалеть и научишься убивать, сделаю тебя своим другом, буду выполнять и твои желания, а перед своей смертью открою тебе секрет долголетия, и ты проживешь так же долго, как я... Согласен? Сразу говори. Я ждать не люблю.
Ни отказываться, ни соглашаться Данилка не спешил. Он старался выиграть время, чтобы сообразить: а нельзя ли потом будет перехитрить старого ворона со всем его вороньем? И он спросил:
– А как же я буду зверей тебе добывать? Голыми руками, что ли?
– Погоди, не торопись, – недовольно повертел носом Главарь. – Все объясню. Ты сперва скажи: согласен служить мне или нет? Прямо говори, не крути. Мне триста лет, меня не проведешь.
Совсем не хотелось Данилке опять садиться в яму. Три ворона так и стояли за его спиной, ожидая приказаний Главаря. Ему бы сейчас выбраться из этой пещеры на волю, осмотреться, в какую тайгу, в какие горы он попал, а там можно будет что-то придумать. И он пообещал ворону:
– Ладно, согласен. Только с чем же я пойду на охоту? С пустыми руками? Так зверя не возьмешь. Да и куда идти?
– Не забегай вперед меня, поганец, не торопи – я этого не люблю... Чем убивать зверей – ты получишь. Где убивать – мои слуги тебе покажут. В наших лесах зверье везде водится... Ну так слушай меня, если согласен мне служить. Внимательно слушай и все запоминай. – Ворон напыжился, важно выпятил грудь и уставился сверху на Данилку, синеватым огнем, грозно и хищно засверкали в холодном полумраке его глаза. – Я дам тебе свое оружие – волшебное громобой-перо. Такого нет больше на всем свете. Оружие – верное и безотказное. Промаха не знает. Оно догонит любого зверя. Догонит везде. Зверь в чащу – и оно за ним, зверь на утес – и оно за ним, зверь с утеса – и оно за ним. Догонит и убьет. Зверь за дерево – перо за ним, зверь в реку – перо за ним, зверь в пещеру – перо за ним. Везде догонит и убьет. Нет спасения от моего громобоя. Нацель его, кинь – и оно убьет. Но запомни: слушается оно только меня одного. Твое дело – кинуть, а полетит оно в зверя по моему заклинанию, моему волшебному слову. Это слово знаю я один и никто больше... Все понял? Все запомнил? Ну посмотрим. А пока дайте ему поесть, — приказал Главарь слугам.
Один из трех воронов, что стояли у Данилки за спиной, подошел к очагу, выдернул клювом из камней наклоненную к углям палку и поднес ее Данилке. На палке было два куска жареного мяса. Оно так вкусно пахло, что Данилка даже зажмурился: есть ему хотелось уже невмоготу.
– Лопай, – сказал Главарь, – а то у тебя силенки не будет кинуть перо. Да побыстрей лопай.
Подкрепиться, конечно, надо было – ведь со вчерашнего крошки в рот не брал, и неизвестно, что еще потом будет. Сел Данилка на камень около пещерной стены и стал есть мясо. Заодно и согревался после ночи у огня. Не успел он доесть, как Главарь велел:
– А теперь закройте ему глаза.
Два ворона подступили к Данилке с боков, растопырили и подняли крылья, заслонили его, чтобы ничего вокруг себя не видел. Послышался глухой стук о камень, и скрипнули железные навесы – как будто рядом, в стене пещеры, отворилась потайная дверца. После скрытного шороха опять проскрежетали навесы, и раздался тихий серебряный звон. Захлопали крылья – кажется, Главарь слетел со своего камня вниз, к огню. И все замерло... Потом ворон раздраженно каркнул на слуг:
– Хватит, пойдите прочь! Перестарались уже. Слуги опустили крылья, покорно потупились и отошли от Данилки.
– Смотри, вот оно, мое громобой-перо, – хвастливо сказал Главарь: он стоял напротив Данилки.
Вблизи огня, на ровном камне, лежала длинная стрела. Она была похожа на перо большой белой птицы, только оголенное почти совсем. На хвосте стрелы белела мохнатая опушка, спереди блестел острый наконечник. Нет, это была даже не стрела, а скорее – небольшое копье.
– Бери оружие и ступай на охоту, – приказал Главарь. – Мои слуги тебя проводят. И без добычи не возвращайся. Чтобы к вечеру здесь, у огня, лежала горячая печенка. Не принесешь – пеняй на себя.
И сразу потухли глаза хозяина пещеры. Он замолк, ударил крыльями, взлетел на камень и нахохлился там – как бы приготовясь дремать.
Данилка несмело, опасливо взял перо-копье. Оно было тяжелое, костяное. «Такое, — подумал он, – далеко и не кинешь». Дотронулся до наконечника – и чуть не обжегся: похоже было, что его только что накалили на огне.
Два ворона подтолкнули Данилку. Сами пошли следом. Третий факелом освещал им неровную каменистую дорогу во мраке.

НЕДОЛГО шли они. Два крутых поворота, заметил Данилка, сделала пещера. А вот – и третий. За ним темень сразу поредела, и впереди засветилось большое яркое пятно – выход из подземелья к солнцу, на волю. Проводив их еще немного, ворон с факелом повернул обратно. Два молчаливых черных сторожа велели Данилке идти дальше.
На выходе, за каменной границей пещеры, Данилка остановился. Яркие лучи солнца, синева неба ослепили его. Он заслонился ладонью. Постоял. Потом начал понемногу приоткрывать глаза. И когда они перестали болеть и слезиться, привыкли к свету, ему открылась тайга. Необычная тайга – такой он еще никогда не видел. Он стоял на склоне горы, под высоким утесом, а перед ним – и вдаль, и вширь – простиралась дремучая кедровая тайга. Да, кедровая, он сразу узнал. Но была она не зеленая, как на тех, знакомых Данилке хребтах, а черная. И стволы кедров, и ветки на них, и хвоя были черными, как воронье крыло. Неглубокий снег покрывал землю. На снегу – по склону горы, между камнями, под кедрами – чернел мелкий кустарник, похожий на багульник, что цветет весной малиновым цветом. А вдалеке – всюду, насколько мог видеть Данилка, – поднимались высокие скалистые горы, тоже черные, неприветливые, чужие. Они со всех сторон окружали кедровые леса, все видимое пространство и казались неприступными, будто стены крепости... Так вот, куда он попал. Вот какие они – владения воронов и их древнего седоголового Главаря. Попробуй-ка вырваться отсюда. Да и где, в какой стороне искать выход через черные, дикие горы? В какой стороне деревня и родной дом?
– Иди! – опять толкнули Данилку в спину. – Нечего тут стоять, глазеть попусту. Тебя послали делом заниматься. Так что шевелись, если не хочешь опять угодить в яму. Прямо вниз иди.
С пером-копьем в правой руке Данилка стал спускаться по склону горы. Вороны больше не шли следом за ним, а перелетали с дерева на дерево – и дорогу показывали, и зорко его стерегли по наказу Главаря, чтобы не вздумал бежать, куда-нибудь скрыться. Так, под их надзором, Данилка сквозь густой мрачный лес выбрался в просторную низину, поросшую кустарником. Здесь, на пушистом свежем снегу, было много звериных следов. Данилка сразу определил: и косули, и рогачи-изюбры приходили сюда пастись. И сегодня, и вчера, и раньше приходили. Тут у них, видать, постоянное место кормежки.
– Стой, дальше не ходи, – каркнул один ворон, примостясь на ветке прямо над головой у Данилки.
– Спрячься и жди, – распорядился второй, устраиваясь на соседнем дереве. – Зверя увидишь – бросай в него громобой-перо... Сядь и не шевелись.
А опушке, между двумя кедрами, Данилка высмотрел горбатую коряжину, сел на нее и затаился. Вороны тоже попрятались на деревьях за толстыми ветками. Данилка старался не обращать на них внимания и принялся разглядывать неведомое оружие, которое дал ему Главарь. Оно Данилку не очень-то удивило. Он много раз держал в руках отцовское двуствольное ружье и малокалиберную винтовку, помогал их чистить, смазывать. А тут – перо да и все. Только что необычное – длинное, крепкое да увесистое. И наконечник на нем какой-то особенный – серебристый, сверкающий, чуть приплюснутый, с тонким, оттянутым острием. Кто же отковал воронам такой наконечник? Не сами же они. Кто и когда сделал им это оружие? Неужели оно и правда – волшебное? Неужели это маленькое, невзрачное с виду копье способно метать громы и молнии. Снова и снова разглядывая его, никак не мог Данилка в это поверить. И еще он вдруг подумал: а почему же сам Главарь не летает на охоту со своим громобоем? Если копье и впрямь такое волшебное и грозное, если оно послушно только ему, вороньему царю, – вот бы и охотился с ним сам. Или слуг бы своих посылал. Почему же ни он и никто из воронов не охотится с волшебным пером? Почему Главарю для этого он, Данилка, понадобился?..
Долго сидел Данилка на коряжине. Зябнуть стал. Но ничего на опушке и нигде вокруг не заметил. Ни косуля, ни изюбр не вышли из леса. Даже зайчишка не пробежал по кустам. Да и понятно – днем звери прячутся в чаще, а кормиться выходят потемну, украдкой. Но только никого Данилка и не собирался убивать. Ради этого ненасытного воронья да их кровожадного Главаря – убивать зверей? Не дождутся. Данилка думал о том, как их всех перехитрить, спрятаться и тайком найти дорогу отсюда – за те черные горы, в свою деревню, к отцу с матерью. Может быть, и само это перо ему пособит? Если оно, конечно, взаправду – волшебное.
И решил Данилка проверить, что за оружие дал ему вороний Главарь, – поглядеть, на что оно способно. Он поднялся, немного отошел от коряжины. Выбрал цель – одинокий старый кедр на поляне. Размахнулся и метнул перо. Оно пролетело над кустами и с легким стуком вонзилось в дерево. Но при этом ничего не произошло: молния не сверкнула, гром не прогремел. Перо задрожало, тонко прозвенело и упало на землю. Только и всего... «Вот тебе раз, – подивился Данилка. – Значит, вороний Главарь все это зря наговорил, выдумал – про волшебную силу громобой-пера? Значит, ничего в нем нет волшебного? Старинная стрела – да и все. Чего же он с нею меня на охоту послал? С таким оружием – какая охота? Только даром ноги набьешь да умаешься. Нет, что-то тут не то».
Данилка еще раз кинул перо – и опять никакого чуда не случилось. Его молчаливые сторожа уже задремали было на дереве от безделья, а тут вдруг оба всполошились, крыльями захлопали, налетели на Данилку.
– Ты что делаешь, дурья твоя голова?! – закричал один. – Ты зачем кидаешь перо куда попало? Оно сделано не для пустой забавы, а для того, чтобы убивать. Или ты забыл, зачем послал тебя в лес наш Хозяин?
– Это ты нарочно его кидаешь? – взвился второй. – Чтобы сломать? Ну так знай: если сломаешь волшебное перо, Хозяин посадит тебя в яму навсегда. Понял?.. Иди, карауль зверя.
Они заставили Данилку перейти на другое место и затаиться у самой звериной тропы... Но до захода солнца никакой зверь – ни большой, ни малый – на тропе не появился. Да и не интересовали сейчас Данилку лесные звери. Он думал о другом: если перо и вправду волшебное и силу большую имеет – вот бы узнать его тайну, разгадку, научиться им управлять. Он бы тогда быстро, одним махом перебил черное воронье, освободился из плена да поскорее подался домой, а то его там, поди, совсем потеряли. Мать наверняка уже испереживалась, чего только не передумала и не одну слезу пролила по нему, своему сыну. Всю тайгу готова обойти, обыскать – лишь бы его найти, себе вернуть...
Когда вороны привели Данилку в пещеру, Главарь немедля выхватил у него громобой-перо и спрятал под крыло. Глянул на пленника и понял, что тот вернулся с пустыми руками. Затрясся от злости, сгорбился, защелкал клювом:
– Где добыча? Где горячая печенка для меня? Зачем я тебя в лес посылал? Зачем давал свое громобой-перо? Тебе для забавы?.. Ленивый, бестолковый, поганец! Никого не мог убить в моем лесу? Или не захотел, опять сжалился?
– А чем бы я убил? Твое перо — совсем и не громобойное, — ответил Данилка. – Я пробовал. Оно — как простая стрела... или копье.
– Врешь! Это ты не захотел, вот и не убил. В моем лесу не убить зверя? Такого быть не может. Ясно тебе?.. В яму его! – приказал Главарь слугам. – И не давать ему ни есть, ни пить. Ну! Уберите поганца с моих глаз.
Торопясь выслужиться перед Хозяином, несколько воронов разом набросились на Данилку, опять потащили в глухой угол пещеры, толкнули в сырую яму, закрыли тяжелой решеткой.
А другой день Главарь вороньей орды снова потребовал Данилку к себе и сказал:
– Ну, ладно, даю тебе поблажку. Сегодня ты можешь оправдаться. Бери громобой-перо, иди на охоту еще раз. Посмотрю, какой будет к вечеру толк. Опять просидишь впустую, заявишься без добычи – пеняй на себя.
Ничего не пообещал Данилка Главарю. Молча взял оружие и пошел в тайгу. Вороны-стражники – за ним.
По вчерашнему своему следу он пришел на то же самое место – к трем кедрам у опушки, сел на коряжину. Два ворона присматривали за ним сверху, с деревьев. Голодно было Данилке, есть хотелось – невмоготу. Но что найдешь в тайге в эту пору?.. И все же он решил поискать. Отошел от коряжины, стал разгребать снег среди кедров. Под снегом оказался брусничник – сплошной зеленый ковер. На тонких коротких стебельках, у самой земли, сохранилось много спелой ягоды – она висела, будто замерзшие красные капли. Данилка кинулся собирать бруснику. Во рту она оттаивала и лопалась, отдавая терпковатый кисло-сладкий сок. От него проходили голод и жажда, возвращались силы.
– 3верь! – вдруг приглушенно каркнул с ветки ворон.
– Зверь идет! – подтвердил второй. – Кидай перо.
Данилка распрямился, посмотрел в ту сторону, куда вороны показывали клювами. Чуть поодаль от опушки, на чистой поляне, стоял изюбр – гордый и стройный рогач. Ох, как не терпелось воронам увидеть его повергнутым, убитым и поскорее, раньше других, кинуться терзать добычу.
– Кидай!
– Кидай, а то прозеваешь.
Но Данилка и не собирался кидать перо. Как же можно такого красавца загубить? И Данилка выбежал из-за деревьев на открытое место, чтобы спугнуть изюбра, чтобы тот убежал, скрылся. Но изюбр не убегал. Заметив Данилку, он смело устремился ему навстречу – как будто уже давно его искал. Подошел совсем близко. И тут откуда-то из-под могучих рогов зверя выпорхнула желтобрюхая синица.
– Фить-фить! – Села Данилке на плечо и проворно спряталась под воротник его куртки. Выставив оттуда темный живой глазок и остренький носок, прошептала: – Стой на месте, не поворачивайся, не выдавай меня воронам, не то поднимут шум на весь лес, и тогда мне от них не спастись. – И она стала быстро-быстро говорить: – Я тебя второй день ищу. Не одна – с этим изюбром, которого ты спас. Одна бы я в вороньи владения не проникла. Всюду на черных горах у них стражники. Во все глаза глядят – ни одна птица не пролетит. Накинутся – и раздерут за один миг. Я кликнула изюбра, забралась ему в ухо, и он потайной тропой перевалил черные горы. Стали тебя везде искать, чтобы выручить из плена. Я же говорила тебе – не ходи туда, под черный утес, а ты не послушался, пошел... Ну ничего, хорошо, что нашли, теперь выручим. Изюбр увезет тебя отсюда. Дождемся темноты, уснет воронье – ты сядешь верхом на изюбра, я – тебе под куртку, и махнем через горы, в наши края, до самой твоей деревни. С изюбром нам любая стража нипочем, он защитит рогами.
– До вечера мне на воле не быть, – сказал Данилка. – Скоро они опять уведут меня в пещеру Главаря и посадят в яму, за решетку.
– Там они тебя и держат? За что? Для чего?
– Сам еще толком не знаю. Главарю надо, чтобы я убивал для него косуль, изюбров и каждый день приносил ему свежую печенку.
– Наверно, думает – если будет есть одну печенку, то проживет еще триста лет. Ах он, разбойник! Ах он, тварь кровожадная! – Синица возмущенно повертела носиком. – Еще и тебя хочет сделать разбойником. Ничего у него не выйдет... Постой, а это что у тебя в руке?
– Громобой-перо, оружие вороньего Главаря. Вот этим он и заставляет убивать зверей. Перо это – вроде бы волшебное, силы невиданной. Кинешь – летит, куда тебе надо, и бьет громом-молнией. Промаха не знает. Зверь в чащу – и оно за ним, зверь на утес – и оно за ним, зверь с утеса – и оно за ним... Так ворон говорил. Но я попробовал, в дерево кинул – никакого тебе грома-молнии. Стукнулось да и упало. Может. Главарь все это выдумал? Может, никакое оно не волшебное?
– Постой-постой! Про это перо я слышала, – таинственно пропищала синица, озираясь по сторонам.
Но опасность ей ниоткуда не грозила. Ее появления вороны не заметили. Ничего не подозревая, они видели только изюбра на поляне. Оба негромко, но требовательно каркнули:
– Убей зверя!
– Убей скорей!
И затихли, затаились между мохнатыми лапами кедров. Ждали, поди: вот сейчас взовьется грозное перо и громом-молнией беспощадно свалит зверя наземь. И тогда они первыми набросятся на него, начнут терзать, наедятся вдоволь, а печенку изюбриную поволокут в пещеру, своему Хозяину. Или заставят этого мальчишку нести ценную добычу.
– Да-да, я слышала про это перо, – скороговоркой продолжала синица. – От бабушки слышала, она – от своей бабушки, а та – от своей. Вот, что я знаю, послушай... Когда-то давным-давно, еще в древние времена, в наших краях, в укромной таежной избушке, жил одинокий охотник. Он не только промышлял в лесу, но и большим мастером был – делал для людей разные необыкновенные вещи: серебряные кольца, ожерелья, браслеты, узорчатые стремена, блюда и ковши, голосистые колокольчики и дудочки-жалейки. Он ковал острые и красивые ножи. А из белок и соболей шил нарядные шапки. Эти вещи приносили людям достаток, радость и счастье, охотников делали удачливыми, воинов – непобедимыми, девушек – писаными красавицами... Но вот в наши края стала являться набегами дикая, разбойная орда. Она грабила, сжигала деревни, уводила людей на чужбину, в рабство. Не могли люди с этим примириться. Однажды они пришли к тому охотнику и попросили его выковать им волшебное, непобедимое оружие. Такое оружие, которое могло бы остановить, обратить в бегство и навсегда прогнать любого врага... Задумался кудесник. Долго, не один день, соображал, из чего бы да как сделать людям такое оружие и какую вложить в него силу. И придумал. Стал делать стрелу из белой кости с наконечником из необыкновенного, волшебного металла – его охотник сам нашел в горах. Нашел, переплавил в печи, отлил, а потом отковал наконечник. Он сделал стрелу похожей на птичье перо – чтобы далеко-далеко летела. А наконечник от удара высекал гром и молнию... Вот какое оружие придумал охотник. Но случилась беда.
Синица украдкой, одним глазком, выглянула из-за Данилкиного воротника: где там вороны? Не заметили случайно ее? Не нападут?.. И совсем тихо, на ухо, досказала Данилке свой рассказ:
– Когда громобой-перо было готово и охотник уже хотел отдать его людям, разбойники-вороны прознали про волшебную стрелу и украли ее у кудесника. Он пошел в тайгу голубицу-ягоду брать, а хитрые вороны проникли в его избушку, украли громобой-перо и улетели в свое царство. С той поры оно у них – в потайной пещере, за семью железными замками... А дальше я про него ничего не знаю. Фить, фить, – виновато просвистела синица. – Есть у громобой-пера какой-то секрет, заговор. Не всякого оно послушается, не всякому будет служить. Моя бабушка говорила, что свой заговор кудесник написал на листе бересты, чтобы людям потом отдать вместе с громобой-пером. Но где она, та береста, никто не знает. Может, охотник спрятал ее, и она никому не досталась. А может, вороны утащили... Вот так, – огорченно закончила синица.
И Данилка тоже огорчился.
– Как жалко, – вздохнул он. – Что же теперь делать? Как нам узнать волшебный заговор? Мы бы тогда одолели все воронье да и домой вернулись... У кого бы, у кого поспрашивать про заговор?.
– Даже и не знаю, что придумать, – синица виновато поморгала темным глазом. – Наверно, вот что я сделаю. Прямо сейчас полечу по нашей тайге, поспрашиваю у старых мудрых птиц. Может, кому-то известна давняя тайна охотника. Должна быть известна!
– Хорошо, лети, – согласился Данилка. – Я подожду.
– Если что-нибудь узнаю, то завтра же опять прилечу на это место и все тебе передам. А ты постарайся, чтобы вороний Главарь отпустил тебя на охоту. Пообещай, что теперь обязательно убьешь зверя, добудешь горячую печенку.
– Пообещаю, – сказал Данилка. – Постараюсь прийти на это же место... Ну, лети. Счастливой дороги.
– Жди. До свидания. Фить-фить! – прощально просвистела синица.
Она незаметно выпорхнула из-под воротника Данилкиной куртки, низко над землей пронеслась между кустиками ерника через поляну и скрылась в ухе изюбра, который терпеливо ее поджидал. Изюбр сразу прыгнул в сторону и побежал по тропе к черному глухому лесу.
– Бей зверя! Бей скорей! – опять закаркали, недовольно замахали крыльями два ворона. – Чего ждешь, разиня? Добыча уходит! Бей, бей!
Данилка вскинул громобой-перо, изготовился – притворяясь, будто собирается метнуть его вслед изюбру, но тот был уже далеко – вот и совсем скрылся в дебрях.
– Убежал. Где же его достанешь таким оружием? – развел Данилка руками.
– Это ты нарочно его спугнул, нарочно отпустил! – наперебой загорланили вороны. – Мы все скажем Хозяину. Он тебя еще не так проучит... Всю охоту испортил, поганец! Опять вернемся ни с чем, не принесем печенку. Хватит прикидываться, будто охотишься. Марш в пещеру!
В пещере они давай выслуживаться перед Хозяином, давай в один голос Данилку хулить: и такой он, и сякой, хитрый да непокорный, не захотел убить зверя, нарочно спугнул его, опять оставил Хозяина без его любимой еды. Проучить надо поганца, наказать пуще прежнего, чтобы знал, как обманывать великого Хозяина.
– Так вот какой ты вредный, упрямый мальчишка! – затрясся Главарь. – В яме сгною! Живьем! Ты еще завоешь у меня, щенок, запросишься на волю?
На это Данилка ему ответил:
– А ты больше верь своим сонным тетерям. Почти всю охоту они проспала на дереве и ничего не видели. А я твое перо испробовал. И оно, чтоб ты знал, не летит, громом-молнией не бьет. Никакое оно не волшебное, вот. Я кинул его, а оно ударилось в дерево и упало на землю, как простая палка. Чего же добудешь с таким-то оружием? Не охота это, а одна маета.
– Неправда! Врешь ты мне! – возмутился Главарь. – Выдумал все. Я хорошо знаю свое громобой-перо, его силу.
– Знаешь – так мне бы показал, как с ним охотиться. Тогда и добуду тебе печенку.
– Ты меня не учи. Не твоего ума – ворона воронов учить. Ну так вот. Завтра—твой последний день. Последний раз пойдешь на охоту. Не исполнишь мою волю – белого света больше не увидишь. В яме живьем сгною. Тебе понятно? – Злыми синими глазами Главарь долго, в упор смотрел на своего маленького, но такого непокорного пленника. Потом лениво бросил слугам: – Так и быть – накормите последний раз этого поганца. И – в яму его до утра, под замок! А завтра посмотрим, что с ним делать.

ТРЕТЬЮ ночь провел Данилка в холодной тесной яме. Он почти не спал. Все думал об одном и том же: только бы завтра с добрыми вестями прилетела синица... Что ночь кончилась, он понял, когда за ним пришли и на решетке тяжело загремел замок.
Светлей вчерашнего было в пещере Главаря. Ярче и горячей горел огонь в очаге. Мрачно восседал на камне Хозяин вороньих владений. Дико светились его глаза. Отдавая Данилке громобой-перо, он прокаркал зловещее:
– Запомни, сегодня твой последний день. Другого не будет. Если и сегодня не убьешь зверя, не принесешь печенку, – навсегда засажу в яму. А чтобы зорче глядели за тобой мои слуги, в лес тебя поведут не два, а двадцать сторожей. Посмотрим, как ты на этот раз будешь хитрить, изворачиваться, зверей отпугивать. Надумаешь опять нас обмануть – мои вороны выклюют тебе глаза. Я им приказал.
– Кар! Кар! Каррр! – дружное согласие прокатилось по пещере.
И Данилка подумал: это воронье способно на все. Добра от него не дождешься, а зла – хлебнешь сполна.
– Слыхал? То-то... Все, вон с глаз моих!
Опять пошел Данилка в тайгу с громобой-пером. Неотступно за ним – двадцать молчаливых черных сторожей-надзирателей. Одни тащились по его следу, другие перелетали с дерева на дерево. Пришел он в кедровый лес, выбрал себе укромный уголок рядом со звериной тропой. Вороны расселись позади него на ветках.
И час, и другой, и третий ждал Данилка. Ждал, когда прилетит синица: одна прилетит или появится вместе с изюбром, выпорхнет, как вчера, из его уха? Но синица не появлялась... Вот уже и полдня минуло. И после ясного утра повеяло ненастьем. Нахмурилась, потемнела и без того черная тайга. Зашумели, напряглись под ветром кедры. По склонам сопок пошла гулять пурга. И запечалился Данилка: ну разве в такую непогоду отправится в путь, пробьется через хребты и леса, разыщет его синица? Нет, не дождаться ее сегодня. Да, может, она не разузнала ничего и вовсе не собирается к нему. И тогда что же будет с ним к вечеру? Какую казнь устроит ему Главарь со своим горластым и ненасытным вороньем?.. Продрог Данилка на ветру, совсем затосковал от одиночества и пригорюнился. Опять вспомнил мать, отца. Где они там? Ищут его или уже отчаялись и не надеются увидеть живым? Очень-очень захотелось домой, в теплую чистую избу, захотелось маминого пирога с рыбой и горячего чаю из большого доброго самовара. Но как же освободиться от вороньего плена и как найти дорогу к дому? Безысходно, до слез горько стало Данилке. И некого было кликнуть, некого позвать на выручку... А вороны – все двадцать – уставились на него, следили за каждым его движением, каждым поворотом головы. Совсем ветрено и холодно стало в тайге. Застыли, оцепенели руки у Данилки. Он взял громобой-перо под мышку, а руки спрятал в карманы куртки. В правом нащупал коробок спичек и воспрянул: пока там чего – костерок надо разжечь да обогреться немножко. С костерком не пропадешь. Он отошел от коряжины, на которой сидел, и за двумя камнями, с подветренной стороны, стал разгребать снег.
– Ты это чего?
– Чего там надумал?
– Кар! — окликнули его сразу несколько воронов.
– Не каркайте, — ответил Данилка, ничуть не оробев перед ними. – Чего, чего... Огонь раскладу да чуток согреюсь, вот чего. Вам не все равно? Удирать, вы же видите, не собираюсь. Вот и сидите, не каркайте.
Вороны что-то забормотали приглушенно, – поди, советовались промеж собой, дозволять или нет пленнику на охоте такую вольность. Потом постепенно попритихли.
А сухой, вымороженный лишайник Данилка положил тонких веточек – сикось-накось положил, как синица его учила, – подсунул под них обломки коры и поджег. Всего лишь одной спичкой. Когда разгорелось – добавил пучок валежника да толстых сучьев и протянул руки к огню... И в эту минуту сквозь шум ветра пробился и долетел до него издалека теперь уже знакомый ему звук: «Ао-о-у-у!» Немного погодя он повторился – еще яснее и протяжней: «Ао-о-о-у-у-у!» Изюбр! Данилка узнал, он не мог ошибиться: это ревел рогач. Не тот ли самый, что приходил вчера, что синицу пронес через черные горы, мимо вороньей стражи?.. Данилка стал с нетерпением вглядываться в ту даль, откуда донесся рев. Для Данилки он прозвучал как предупреждение: «Иду-у-у!»
«Тот или нет? — напрягся он в ожидании. – Тот или нет?» Приготовился встретить изюбра. Но все равно зверь появился как-то внезапно и не там, куда смотрел Данилка, а гораздо ближе. Он выскочил из чащи на открытое место, встал у тропы, огляделся, гордо поворачивая рога. Вытянув шею, проревел еще раз и побежал прямо к опушке, на которой стоял Данилка.
Воронье зашевелилось на деревьях:
– Зверь идет!
– Зверь!
– Зверь!
– Не прозевай! Не прозевай!
– Убей его!
– Убей! Убей! Убей!
«Дождетесь! – усмехнулся про себя Данилка. – Так я вас, живодеров, и послушал». Он отошел от костра, ступил на звериную тропу, обрадованно помахал рукой изюбру. Тот ответил коротким: «Оу!»—подбежал совсем близко, и Данилка узнал его – узнал по обрубленному отростку на рогах.
– Мы за тобой, Данилка, – басистым голосом протяжно заговорил изюбр, искоса поглядывая на воронов-стражников.
– Ах ты, молодец какой! Не забыл меня – выручить пришел. – Данилке захотелось подойти и погладить зверя.
– Добро не забывается. Ты меня спас. Как же я могу тебя в беде оставить? – Изюбр благодарно склонил голову. – Синичка тебе все скажет. Смотри не растеряйся. Делай все быстро и так, как она скажет. Где ты там, синичка?
Она выпорхнула из уха изюбра и – к Данилке, скорее – шмыг под ворот куртки. И затаилась: где там вороны? Не заметили ее? Не нападут?
– Фить-фить! Фить-фить! Здравствуй, Данилка. Ты нас ждал? Ну вот, мы тут как тут. И с хорошими вестями.... Слушай меня внимательно и не теряй ни минуты...
– Кар! Кар! Карр! – перебили, заглушили тонкий голосок воинственные выкрики воронов. – Синица, синица пролетела! Синица в наших владениях!
Начался переполох?
– Кто видел?
– Я видел!
– И я!
– И я!
– Где она?
– У него, у мальчишки. Он ее спрятал.
– Поймать синицу!
– Поймать негодную!
– Поймать и рразодррать!
– Кар! Кар! Карр!
Что тут поднялось! В двадцать глоток заорали, злобно заклекотали черные стражники и со всех сторон набросились на Данилку.
– Спасайся! – только и успел шепнуть он синице.
Одной рукой схватил ее и в кулаке спрятал под куртку, за пазуху, а другой – в которой сжимал громобой-перо, – стал отбиваться от воронов. Но он был один, а их – двадцать. Они сшибли с Данилки шапку, повалили его на снег и свирепо, со всей дикой силой клевали в руку, в лицо, в шею, в голову, с размаха хлестали крыльями. И старались всякий раз попасть в глаза, в глаза, в глаза! Они бы, наверно, заклевали его до смерти, но взревел, вскинулся на дыбы и пошел на них тараном Данилкин защитник – изюбр. Могучими рогами он раскидал, разметал воронов – так что перья с них полетели, будто с дырявых подушек. Потом помог Данилке подняться, поддел рогом и подал ему шапку. Встал с ним рядом, заслонил собой: попробуйте-ка опять сунуться, разбойники!
– Ао-о-о-у-у! – грозно, предупредительно заревел изюбр. Подбодрил Данилку: – Держись! – И ударил в землю копытами, взметнул снежную пыль.
Но черная стража и не собиралась отступать. Криком, трескучим карканьем она огласила леса и горы, призывая к себе подмогу со всей округи. И Данилка увидал – несметными стаями взвилось над тайгой воронье, собираясь в черную огромную тучу. Сначала туча все разрасталась, густела и разрасталась, а потом стала быстро приближаться. «Ну все, – подумал Данилка. – Где же отобьешься от такой несметной орды? Нет, не отбиться нам, никак не отбиться... Может, синица, что-нибудь подскажет?» Он достал птичку из-под куртки:
– Живая?
– Конечно, живая. Ты же меня не дал в обиду.
– Что будем делать? – спросил Данилка. – Смотри, сколько воронья против нас собирается.
– Не бойся. Теперь ничего не бойся, – весело защебетала синица.—Я все узнала. Я проведала тайну громобой-пера. Ее открыл мне мудрый седой лунь. Он живет на большом болоте. А его пра-пра-прадед жил у того охотника, они были большими друзьями. В древнем роду луней-птиц помнят про громобой-перо, помнят, какой волшебный заговор написал охотник на бересте. Вот что он написал, слушай: «Тот будет повелевать сим оружием, непобедимым громобой-пером, кто возьмет его в руку не для разбоя, а для защиты людей, кто накалит его наконечник на своем огне и трижды произнесет: «Служи добру, а не злу! Служи добру, а не злу! Служи добру, а не злу!» Запомнил?.. Теперь торопись, не мешкай! Видишь, сколько воронья поднялось?
Мешкать, верно, нельзя было ни минуты. Черная воронья туча – с шумом, криком, угрожающим карканьем – уже нависла над ними и опускалась все ниже, готовая ринуться на них сверху, наброситься и растерзать. Предупреждая об опасности и намерясь отбивать нападение, опять протрубил изюбр. Но теперь Данилка знал, что ему делать. Зачем у него в руке громобой-перо? Конечно, не для разбоя, а для защиты. Нужен огонь, им самим зажженный? Вот он, еще не потух, еще горит его костерок возле камней. Данилка подбежал к нему, направил металлическое острие в самый жар... и увидел, как наконечник словно бы ожил, хватив огня, – еще ярче засиял, заиграл, засветился чистым алым светом... И только тут понял Данилка: так вот почему каждый раз, когда Главарь давал ему перо, наконечник был горячим. Разбойник разбойников тоже пробовал раскалять острие на пламени своего очага, да не слушалось его, не подчинялось ему волшебное громобой-перо, не светилось так, как сейчас. И он, Данилка-пленник, понадобился Главарю потому, что им, воронам-разбойникам, не хотело служить перо, сделанное добрым охотником. Нет, не для них оно было сотворено, а для человеческой руки. И руки не злой, а доброй, справедливой.
– Так-так, держи над огнем, держи, – подсказывала синица Данилке. – Хорошенько кали, докрасна. И приготовься заговор произнести. Слово в слово, как я тебе сказала.
Несметная воронья стая – настоящая летучая орда – опускалась все ниже, ниже. Она кружила, бесновалась уже над самыми кедрами, готовилась напасть, обрушиться тучей и разом смести и Данилку, и его защитника.
– Ну-ну, побеситесь напоследок. Недолго вам осталось! – крикнул Данилка. – Теперь поглядим, чья сила возьмет.
И когда стая набрала для разгона высоту, скучилась так, что неба не стало видно, и ринулась вниз, оглушая карканьем, свистом и шумом крыльев, Данилка отнял раскаленный наконечник от огня, произнес трижды: «Служи добру, а не злу! Служи добру, а не злу! Служи добру, а не злу!» Размахнулся что было силы и туда – вверх, в самую середину черной тучи, метнул костяное перо... Красно-синяя огненная стрела пронзила, прожгла тучу, рассекла ее на много частей. Ахнул, ухнул, прогрохотал над горами гром, раскатился далеко-далеко по хребтам, – Данилке показалось – его должны были услыхать даже по ту сторону черных гор, за речкой Серебрянкой, в их деревне. И от вороньей разбойной орды только клочья полетели, разметало ее в пух и прах. Ветер подхватил и понес над тайгой опаленные перья, они дотлевали на лету и сыпались на снег черным пеплом...
А громобой-перо вернулось к Данилке – легло прямо к ногам.
– Вот это да-а! – подивился он такому чуду. – Вот это оружие! С ним одолеешь любого врага.
– Фить-фить! Про вороньего Главаря не забудь, — напомнила синица; она не испугалась грома-молнии — привычно села Данилке на плечо.
– Не забыл. Сейчас и до него доберемся. – Данилка опять раскалил на огне серебристый наконечник пера. Сказал синице: – Тут меня ждите.
Синица перепорхнула к изюбру на рога, и тот остался у опушки. <з>ДАНИЛКА побежал в гору, к пещере. И как только увидел вход в нее – прицелился и кинул в черную прорву громобой-перо. Оно легко взвилось, просвистело, сверкнуло огнем и скрылось в подземелье. Какие-то короткие мгновения было тихо, а потом гору сотрясло изнутри, скалы над пещерой и утесы по сторонам от нее раскололись и начали проваливаться куда-то в прорву. И все черные неприступные утесы вокруг вороньих владений содрогнулись от подземного грома и стали ломаться, рушиться, исчезать... Долго гремело да бухало в хребтах. Большая там шла работа: это громобой-перо старалось навсегда стереть с лица земли приметы вороньего царства, изгнать сам дух вороний. И все окрест преображалось, хорошело. Как будто раздвинулись, раздались горы, открыв полнеба. Посветлело в просторной тайге. И вместо неумолчного, надоедливого вороньего карканья отовсюду послышались веселые голоса разных птиц – голубых сорок, соек, синиц, клепиков, свиристелей.
Данилка все-то не уходил – он стоял и ждал, когда громобой-перо снова вернется к нему. Но его нигде не было видно. Оно не вернулось, пропало бесследно... Пожалел Данилка о потере: никогда в жизни, наверное, не держать ему больше такого необыкновенного пера. Да что поделаешь? Надо было торопиться к изюбру и синице, которые остались внизу, у подножия сопки, — сказать им спасибо за то, что крепко пособили ему—вызволили из вороньего плена. А потом надо было немедля отправляться в путь, поскорее возвращаться домой, к отцу-матери. Изюбр знает всю окрестную тайгу — он, конечно, укажет самую верную и самую короткую дорогу к деревне.
Еще только до середины склона спустился Данилка... и услыхал в небе над горами гул мотора. Он становился все яснее, отчетливее. Вот уже Данилка различил частый хлопающий рокот и чуть не вскрикнул: «Вертолет!» А в следующую минуту из-за хребта показалась бело-голубая винтокрылая машина — маленькая и легкая, точно стрекоза.
– Вертолет! Вертолет! Вертолет! – запрыгал от радости Данилка.
Вертолет стал разворачиваться и снижаться, чтобы пройти над падью между двумя грядами гор. Данилка понесся ему наперерез. Выскочил на середину пади и, подавая сигнал, замахал шапкой, подбросил ее несколько раз.
– Эге-ге-ге-ге-э-эй!
Его заметили сразу: вертолет сбавил скорость и пошел на посадку. Он опустился совсем близко – сел на ровную луговину посреди пади. Лопасти его продолжали вращаться, постукивал мотор. Отворилась дверца, и на землю, на снег... спрыгнул отец. Он был в унтах и полушубке. За ним появились милиционер и два летчика – тоже в лохматых унтах.
Отец подбежал, подхватил Данилку на руки, строго посмотрел на него:
– Ты это куда, охотник, пропал? Где заблудился? Мы тебя уже два дня ищем. Всю тайгу облетели. А ты, гляжу, разгуливаешь себе как ни в чем не бывало.
– Я не разгуливаю, – хотел обидеться Данилка. – Со мной, знаешь, чего было? Знаешь, куда я попал?..
– Ну-ну, – с улыбкой перебил его отец. – Я так и подумал. Рыжка-то один в деревню вернулся. Дома сразу – переполох. За мной послали. Ну, думаю, какая-то история с нашим Данилкой приключилась. Кинулись искать. Вот вертолет из района прислали. Садись, полетели. Мамка наша там уже сама не своя. Не знает, что про тебя и думать.
– Сейчас. Я только с изюбром попрощаюсь и синицей.
– Каким еще изюбром?
– Моим. Тут он был, недалеко. И синица – у него на рогах.
Данилка обернулся, посмотрел в сторону кедровника, на опушке которого оставил изюбра и синицу-желтобрюшку. Но зверя там не увидел. И нигде поблизости его не было. Видно, спугнул изюбра вертолет, и ушел он в тайгу, своей тропой. Улетела и синица туда, где жила всегда.
– Во-о-он там они были, – показал Данилка.
– Ладно. – Отец обнял его. – Сказки свои потом расскажешь. Полетели домой.
Все сразу – отец, два летчика и милиционер – подбросили Данилку, и он оказался в теплой кабине, на мягком сиденье.
Вертолет взревел, разгоняя лопасти. Разметал вокруг снег и пригнул сухую траву. Как будто легко подпрыгнув, оторвался от земли и поднялся выше леса, выше самых высоких сопок. И отсюда, из ясного поднебесья, Данилка увидел, какая она большая – земля, на которой он живет, как много на ней гор, и как красива на хребтах забайкальская кедровая тайга... От шири такой и высоты дух захватило Данилке, и захотелось ему, чтобы долго-долго длился этот первый в его жизни полет.

__________________________________

Мой маленький друг!

Ты прочитал замечательную сказку-повесть, и я надеюсь, что в твоей душе и памяти надолго остались события и герои этой удивительной истории, которая приключилась с деревенским мальчиком Данилкой и его верными лесными друзьями. Написал эту сказку известный забайкальскиий писатель Евгений Куренной. Он очень хотел, чтобы у тебя было все хорошо и чтобы ты смело, весело и надежно шагал по прекрасной дороге, которая называется Жизнь. Пусть эта книга научит тебя любить и беречь нашу изумительную забайкальскую тайгу и ее обитателей, а также поможет тебе вырасти таким же добрым, храбрым и мужественным, как Данилка. Удачи тебе!

Ирина Куренная