Александр АЛЁШКИН
Москва

Прошу читателя извинить меня за вольность: в своих заметках, посвященных 75-летию со дня его рождения Евгения Евстафьевича Куренного, я буду называть его просто по имени – Евгений, а то и просто Женей. У меня на это есть грустное право. Ветераны газеты «Забайкальский рабочий», где он долгое время работал, а тем более старшие товарищи, с которыми прошли его молодые годы, ушли в мир иной, Как и писатели старшего Читинского отделения Союза писателей, которое он возглавлял много лет. Я, можно сказать, последний живой свидетель начала творческого пути известного забайкальского писателя, друга моих молодых лет, юбилей со дня рождения которого отмечается в эти дни общественностью Забайкальского края.

Не сомневаюсь: ученые, занимающиеся историей забайкальской литературы, уже писали и еще будут писать о его книгах, об особенностях его творческой манеры, его вкладе в художественную летопись края, Моя цель скромнее: дать тем же самым литературоведам свидетельства очевидца минувших лет. Свидетельства эти не претендуют на полноту исследования темы. Но они правдивы, искренни и окрашены ностальгией о временах, когда мы были молоды и дружны.

Нашу душевную близость с Женей определила сама судьба, наделив схожестью биографиями – вплоть до коллизий в семейной жизни. Мы с ним ровесники. Я родился в рязанской деревне и, хотя немец в сорок первом не дошел до нас, но военное детство было босым и голодным – как и у всех моего поколения. Женя родился в Украине, близ Донецка. Его семья попала под немецкую оккупацию, хватила лиха. Мытарства тех лет легли потом в его пронзительно достоверную повесть «Повесть на рассвете». Экземпляр ее с дарственной надписью я бережно храню в своей домашней библиотеке.

Мне трудно и теперь, на краю жизни, объяснить себе, почему я, сын потомственных крестьян, выбрал профессию журналиста. О такой профессии мои предки и слыхом не слыхивали. Есть догадка: дети, подростки, молодые люди, разделившие с отцами, дедами тяготы военных и послевоенных лет, рано ощутили себя причастными к историческим реалиям и подсознательно захотели быть летописцами своего времени. Так я поступил на факультет журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. А Женя в те же годы окончил факультет журналистики Киевского государственного университета имени Т.Г. Шевченко. И оба в январе 1961 года оказались в Чите, в газете «Забайкальский рабочий».

Вот маленькое лирическое отступление, которое, казалось бы, не имеет отношения к теме нашего рассказа, но уместно в связи с временами, которые мы сейчас переживаем. Распад СССР породил межнациональную резню и взаимную неприязнь некогда братских народов. С украинцами дело до крови, слава Богу, не дошло. Но сколько мы наслышались и сколько мы узнали горьких слов друг о друге! Как тут не вспомнить добрыми и благодарными словами времена, когда мы действительно ощущали себя братьями – русские, украинцы, татары, узбеки и все сто народов одной страны!

Что «потерял» и что «нашел» в Чите украинец Евгений Куренной? А ничего он тут не потерял и ничего не искал. Дальнего потомка запорожских казаков занесло за Байкал. Время – удивительное, как о нем теперь ни суди. Каждый чувствовал себя вольготно на одной шестой части суши и каждого привечали в любом уголке огромной страны как брата. (Замечу в скобках: садясь за эти заметки, я немало поломал голову над заголовком. За десятилетия газетного ремесла въелось в голову: заголовок надо дать такой, чтобы он хоть в малой степени выражал главный смысл, главную идею рассказа, который ты предлагаешь читателю. Куренной прожил жизнь талантливую и напряженную. В ней много чего было интересного и заслуживающего внимания и уважения потомков. И все-таки самой плодотворной и злободневной – для времени, которое мы переживаем, – мне представляется эта идея: украинец, потомок запорожских казаков, который нашел свое счастье, смысл своей жизни в забайкальском крае, который он полюбил и воспевал в своих книгах)… Так приняли тогда, в январе 1961 года, в «Забайкальском рабочем» и нас с Женей.

Помню его облик. Среднего роста, худенький, черноволосый, правильные черты лица, большие карие глаза, приветливая улыбка, мягкий украинский юмор, – все в нем располагало к дружескому общению. Мне уже не раз приходилось на страницах журнала «Слово Забайкалья» говорить о дружной творческой атмосфере, которая в шестидесятые годы сложилась в «Забайкальском рабочем». Вынужден повториться: читатель не обязан вести свое досье. И вынужден оговориться также: доброго слова заслуживают многие наши друзья и товарищи тех лет. Но теперь речь о Куренном.

За дальностью лет многое забылось, склероз берет свое. Поразительно, но спустя полвека я помню публикацию Жени в «Забайкальском рабочем» – его зарисовку с заголовком «Упала звезда в Гореку». Социалистическое соревнование в советское время было одной из движущих сил строительства коммунизма. Соревновались за лучшее исполнение своих обязанностей все. И журналисты в том числе. В тёмном узком коридоре редакции, в двухэтажном старинном доме на улице Анохина висели так называемая «Доска лучших материалов» и доска «Брак». На ежедневной утренней летучке дежурный по номеру докладывал: вот эта публикация – пример для подражания, а эта – халтура чистой воды. «Молодой журналист, – доложил в то утро дежурный по номеру, – Евгений Куренной в коротенькой заметке сумел запечатлеть яркую картинку из сельской жизни. Предлагаю вывесить ее на «Доску лучших материалов».

Картинка эта такая. Горека – название речушки, по-моему, в Улётовском районе, где побывал в командировке Куренной. Деревенский подросток пасёт колхозное стадо коней. Тёплая тихая звездная ночь. Парнишка сидит над обрывом, смотрит на воду, в которой отражается звездное небо. Мальчик сидит над обрывом и вспоминает мать, которая суёт ему узелок с едой, отца, который наставляет: ну, вот, ты теперь у меня мужичок, помощничек, не бойся, я сам в твои годы любил бывать в ночном…

Лошади спускаются к реке, пьют и рябь кругами бежит по воде, ломая «хвост» упавшей с неба звезды, отражённый в тихой речушке Гореке. У которой начинает свой жизненный путь крестьянский подросток…

Газетная строка суха и информативна. И мы, начинающие журналисты, не тешим себя иллюзиями. Находили и славили героев очередной пятилетки, которые не только выполняли, но даже и перевыполняли на пять, десять, а то и на все тридцать процентов свои производственные планы. Пишу эти слова как бы с невольной добродушной иронией, а сам с печалью думаю: как это было замечательно! Всяк трудился на своем месте не покладая рук. Ныне же мало кто думает о пользе Отечеству. Живём по законам капитализма, всяк озабочен тем, где бы урвать копеечку для себя. Для своей семьи. И в этом в принципе нет ничего плохого. Но рвутся водопроводные трубы и затопляют города. Взрываются плотины на сибирских реках, хороня десятки, сотни людей. Взрываются шахты. Гибнут самолеты… Поизносились. Выходят из строя материальные ценности, созданные за десятилетия дружным и бескорыстным трудом миллионов простых людей. И мы, журналисты (нас именовали тогда «подручными партии», мы гордились этим званием), славили этих людей труда. С тихой печалью, про себя, отмечаю теперь: многие нынешние мои коллеги готовы за тайное – и не тайное! – вознаграждение писать панегирик в газету, делать восторженную телевизионную передачу о жулике, грабителе, убийце…

Куренной в газетной текучке рано проявил свой писательский талант. Он умел увидеть ХАРАКТЕР человека, который встретился ему в журналистской командировке, ТИПИЧНУЮ СИТУАЦИЮ, природу конфликта, в которой оказались его герои.

Разумеется, острые психологические наблюдения автора не всегда можно было «втиснуть» в газетный отчёт. Да этого и не требовалось. Поэтому параллельно с газетной поденщиной шла работа над литературными замыслами – ночами, в свободное от службы время.

Это принесло свои плоды.

Куренной печатает рассказы в «Забайкальском рабочем», в альманахе «Ангара», в коллективном сборнике «Молодые мы» (издательство «Молодая гвардия», Москва), в газете «Советская Россия», печатном органе ЦК КПСС, выходившем на всю страну многомиллионным тиражом. В 1965 году творчество Куренного получило одобрение на читинском семинаре молодых писателей Сибири и Дальнего Востока – знаменитой «Забайкальской осени» В том же году в Иркутске, в Восточно-Сибирском книжном издательстве вышел отдельной книжечкой рассказ «Белан». В шестьдесят восьмом – повесть «Скирды горят», посвященная воспоминаниям детства писателя, которое пришлось на годы гитлеровской оккупации гитлеровцами Украины.

Упала в Гореку, а вскоре взошла оттуда на небосклоне забайкальской литературы и засверкала ярко звезда таланта Евгения Куренного.

В шестидесятые годы минувшего века редакция «Забайкальского рабочего» представляла собой уникальный по творческому потенциалу и наличию в нем ярких талантов коллектив. (Мне уже доводилось писать об этом по другим поводам, в том числе и на страницах журнала «Слово Забайкалья». Вынужден повториться, чтобы подчеркнуть: в благоприятной среде, творческом соревновании с соратниками формировалось дарование Куренного как самобытного художника слова).

А самая весомая заслуга принадлежит тогдашнему редактору газеты Анатолию Митрофановичу Пузанову. Он сам был самородком, не великим грамотеем, не кончал университетов, университетом была его целеустремлённая трудовая жизнь, начавшаяся на паровозовагоноремонтном заводе. Не знаю уж, каким образом осенила его эта замечательная идея. Но вдруг он упрямо и последовательно начал стягивать в Читу молодых выпускников факультетов журналистики со всего Союза. Из Ленинградского университета приехал Володя Комаров, читавший в подлиннике Маркса. В «Забайкалке» среди прочего яркого и ценного он публиковал статьи под рубрикой «Когда Маркс становился Марком». Впоследствии Комаров – заместитель главного редактора газеты «Ленинградская правда», декан факультета журналистики Ленинградского университета. Из Московского университета – супруги Римма и Михаил Озерские. Позднее они жили и работали в Москве, занимали видное положение в газете «Известия», второй после всесильной «Правды» газете страны. Выпускник МГУ Валентин Хмара возглавил толстый столичный литературный журнал.

Не буду далее перечислять всех замечательных сотрудников, чьи строки украшали выпуски «Забайкальского рабочего»: это отвлекло бы нас от темы разговора. Скажу общими словами. На три четверти творческий состав редакции состоял из выпускников Московского, Ленинградского, Киевского, Свердловского, Иркутского университетов в возрасте 25–30 лет. И почти каждый честолюбив, со своим «коньком», рвёт и мечет в лидеры.

Куренной в этом коллективе, на этом творческом поле возделывал свою грядку. На ней «росло», плодоносило художественное слово. Коллеги, товарищи признали его приоритет в этом качестве и не посягали на его вотчину: всяк на своей «территории» реализовал свои амбиции.

На этом принципе крепла и моя дружба с Куренным. Я восхищался его писательским талантом. Женя чтил моё увлечение темой Великой Отечественной войны, фронтовыми подвигами земляков-забайкальцев. А кроме творческого взаимопонимания для нас обоих любезна была и человеческая дружба. Она, о чем с гордостью подчеркну, за все годы ни разу ничем не была омрачена. В молодости мы все обрастаем друзьями. Круг их обычно велик. Слава Богу, и я на склоне лет называю не одно дорогое мне имя. Куренному в нём принадлежит особое место. Во всём его облике было что-то значительное из минувшего, девятнадцатого века, притягивающее меня. На службе – всегда чисто выбритое лицо, чистая наглаженная рубашка, галстучек с тонким узлом. Костюмчик небогатый, но чистый, аккуратный. На брюках стрелки, ботинки надраены до блеска. Говорит обычно тихим, задушевным голосом, образным русским языком. Нецензурщины не терпел. Никогда не видел его не только пьяным, но даже навеселе. Хотя мог иногда и поддержать компанию. Но чуть-чуть. Весь его облик контрастировал с внешним видом товарищей, которые зачастую бравировали «демократичностью» в одежде, поведении. Этому способствовало и наше ремесло, связанное с бесконечными командировками, обитанием в непрезентабельных районных гостиницах, захламленных и зачастую кишащих тараканами и клопами.

В свободное от работы время, в отпуске Куренной – один из персонажей тургеневских «Охотничьих рассказов». Густые черные волосы накрыты коричневой береткой с «пупочкой». Одет в желто-зелёную штормовку, делающую его ладную худощавую фигуру по-мужски более основательной, даже мужиковатой. Обут в просторные сапоги. За плечами двустволка. На поводке верный, коротконогий коричневый пёсик. Не помню уж, что это была за порода. Женя хвастался: пёсик способен забраться в лисью нору и взять там за шкирку саму Патрикеевну. Готовя этот материал для своего любимого журнала, я разыскал в домашнем архиве чудесный снимок, нежно согревший меня воспоминаниями. На нем Куренной запечатлён как раз в своем охотничьем обмундировании, в лесу, в компании с егерем Читинского лесничества Г. Кристалинским и одним из самых плодовитых и желанных авторов «Забайкальского рабочего» Николаем Егоровичем Дворниченко. Дворниченко – ветеран Великой Отечественной, снайпер. Охотник он был, можно сказать, профессиональный. Женя брал у мэтра уроки охотника. Снимок на «натуре». В тайге сделал его такой же страстный охотник и любитель природы, фотокорреспондент «Забайкальского рабочего» Саша Конюхов.

Это – внешнее впечатление.

А внутреннее, душевное – это обаяние редкостной порядочности и благородства. Женя как никто другой был верен в дружбе, готов был поддержать человека, помочь ему в трудную минуту. И, что особенно ценно, делал это естественно и просто, без показного великодушия.

У нас в то время не было еще почти ничего своего: ни квартиры, ни, соответственно, домашнего телефона. Мы были босяками. Но жили надеждами на светлое будущее – страны и своего. Летом шестьдесят третьего мы были бездомными пролетариями. А к 6 ноября 1966 года были уже «буржуями». Наш обожаемый шеф Анатолий Митрофанович предоставил нам к тому времени роскошные отдельные квартиры. Шестого ноября 1966 года Жене исполнилось тридцать лет. И по этому поводу он собрал у себя дома самых близких друзей. Пригласил Алексея Горячего с супругой. Горячий, майор Советской армии, работал в окружной газете «На боевом посту», редакция которой располагалась по соседству с «Забайкальским рабочим». Алексей был нашим общим другом. А для Жени – еще и дорогим земляком, владельцем замечательного тенора. Когда застолье созрело до определённой кондиции, зазвучали чудные украинские песни. У Жени был сильный и красивый тенор. На журфаке он посещал оперную студию при университете. Владел голосом на уровне профессионального оперного певца. Слушать его было одно удовольствие. Он не просто имел замечательный голос. В исполняемом им репертуаре были шедевры классики. Вот и в тот памятный вечер Куренной и Горячий пели протяжные и озорные украинские народные песни, популярные арии из опер. Их сладкозвучные мелодии и теперь звучат в моей душе.

А потом по нашей просьбе Женя соло спел Сергея Есенина в трактовке знаменитого рязанского хора. По моей «заявке» из творчества моего великого земляка он выбрал его «Подражание песни». Шедевр, созданный Есениным в 1910 году, в пятнадцать лет от роду. В этой песне всего двенадцать строк, и я хочу процитировать часть их, потому что они каким-то образом вписываются в судьбу самого Жени, в его возвышенный настрой на жизнь и её трагическое завершение.

Ты поила коня из горстей в поводу.
Отражаясь, берёзы ломались в пруду.
Я смотрел из окошка на синий платок.
Кудри чёрные змейно трепал ветерок.
Мне хотелось в мерцании пенистых струй
С алых губ твоих с болью сорвать поцелуй.
Но с лукавой улыбкой брызнув на меня,
Унеслася ты вскач, удилами звеня.

Это была моя последняя счастливая встреча с Куренными. И жизнь, и наша дружба продолжались. Но судьба вершила свою загадочную работу, преподнося нам свои сюрпризы.

Печальные.

Да, в молодые годы мы были счастливы своим ремеслом. Но оно не очень было приспособлено к тихой семейной жизни. Вечные разъезды. Бесконечные новые и новые знакомства. Это если один из супругов журналист. А если они оба большую часть жизни кочуют по гостиницам? Не знаю, это ли было причиной семейных разладов или что другое… Не важно… Но в конце шестидесятых распалась моя семья. Развод наш был, к сожалению, мучительным и скандальным. В те тяжелые дни меня очень поддержал Куренной. В своей обычной манере: без громких слов, дежурных утешений. Просто был рядом, помогал исполнять газетную поденщину и даже подвигнул меня к напряженной творческой работе, на которую я даже ранее не отваживался.

– Знаешь что, Саша, – сказал он своим мягким, успокаивающим голосом, – тебе лучше сейчас не в хандру впадать и её лелеять – какой ты несчастный. У тебя есть дело. Им и займись. Вот ты раскопал нашего коллегу журналиста, Героя Советского Союза Ивана Зверева. Садись и пиши о нем документальную повесть.

Я действительно сел за повесть о Звереве, и эта трудная увлекательная работа возродила меня самого и мои творческие силы, отодвинула на второй план сердечные переживания. А вскоре я обрел и новую счастливую любовь, женившись на актрисе Читинского театра драмы Татьяне Мининой, молодой выпускнице Белорусского театрального института. В дни, когда я переживал семейную драму, она и приехала в Читу искать свое место в профессии и счастье в личной жизни.

В 1977 году по личным обстоятельствам мне пришлось уехать из Читы. Проводить меня пришли самые близкие друзья. В их числе Женя…

Уже живя и работая в Москве, в середине девяностых, узнал я страшную весть: писатель Евгений Евстафьевич Куренной, много лет, возглавлявший Читинскую писательскую организацию – погиб, подло убит недоумками-солдатами, сбежавшими из армии, на пути которых роковым образом оказался ни в чем не повинный и никогда не знавший об их существовании человек.

Для каждого человека смерть близкого – огромная, невосполнимая потеря. Такой она была и для меня. Безумно жаль. Куренному еще достало сил создать новые книги. При этом нельзя мне не сказать об одной из драматических страниц творчества писателя Евгения Куренного. Несколько лет он отдал замыслу в знаменитой в советские времена серии «ЖЗЛ» («Жизнь замечательных людей)» – о человеке, который практически повернул историю Забайкалья в другое русло – революционном деятеле, соратнике советских вождей Емельяне Ярославском. Но, работая над рукописью, Женя с головой ушел в историю читинского периода жизни юного Ярославского, по сути – в историю развивающейся молодой Читы перед сменой общественно-экономической формации страны. Рукопись была почти готова к выходу в свет в столичном издательстве «Современник», но в конце восьмидесятых Россия уже лихорадочно строила капитализм, начисто отвергая апологетов социализма и коммунизма. Как аналитик Куренной прекрасно понимал складывающуюся политическую конъюнктуру, торопился с выходом книги в свет. Но напряженно работая в открытом к этому времени для всех исследователей архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, писатель-историк обнаружил ряд фактов, связанных с зарубежной деятельностью и финансированием Читинского комитета РСДРП (б), основанного Ярославским в Чите в конце девятнадцатого века. Эти факты не могли не сказаться на мировоззрении и честной внутренней сущности публициста Куренного. Вернув издательству приличный гонорар, он сам почти с типографских станков забрал рукопись своего выстраданного романа «Постижение», совершив тем самым своеобразный гражданский подвиг.

Уже в середине двухтысячных, правда, в сокращении роман (по рукописи, предоставленной его женой Ириной) был напечатан в нескольких номерах общественно-политического журнала «Забайкалье. Наука. Культура. Жизнь». Перед читателем встали великолепно выписанные восходы и закаты над деревянной Читой, ее окрестные пейзажи с багуловым полыханием сопок, а также яркая бытописательская правда и среда разнохарактерного и разнопланового читинского общества накануне новых потрясений сложного и страшного двадцатого века. Но совершенно очевидно, что душа писателя благоговела перед личностью героя романа. В чем он-то виноват, оказавшись в плену великой иллюзии, которой семьдесят лет жили триста миллионов его близких потомков? И разве не интересна, не поучительна книга о большом романтике, который не щадя жизни служил великой идее? Он-то сам, Евгений Евстафьевич Куренной, потомок запорожских казаков, не этой ли мечтой добровольно заброшен в неведомый ему прежде край за Байкалом? Служить той же идее, той же великой иллюзии? Он не хочет тягаться со своим героем в масштабе личности. Но ведь принцип-то один. Он приехал жить и работать в одном строю с теми, недавние предки которых мечтали создать лучшую и справедливую жизнь.

Мало отвергнутого новой формацией, созданного за годы напряженного труда романа. И сам его автор нелепо погиб в лихие девяностые. Иногда перебирая в памяти минувшее, обращаюсь мысленно к удивительно яркой жизни моего друга, писателя Евгения Куренного. Он был прекрасный и талантливый человек. Закрою глаза и вызываю в памяти его облик, его берущий за душу голос.

август 2011 г.

Источник: Слово Забайкалья: Литературно-художественный журнал. – 2011. – № 4. – С. 79–83.